Анатолий Патман - Обретение

— Как, про него же давно все забыли! Даже имени никто не знает! Я слышал, что охотники зовут его Потерянным.

— Почему же, не забыли. Великий Шаман помнил, и мне рассказал. Когда‑то его звали Великим или Белым богом. И охотники не всегда так его звали. Он у них назывался Тангра, или Небесным богом. Вот, смотрите!

Юноша не спеша откуда‑то из под накидки достал небольшой сверток и, не разворачивая, бросил его в костер. Огонь жадно сожрал свою добычу, и словно ожидая добавки, взметнулся ввысь, в свою очередь, осыпаясь вниз разноцветной радугой. Шарав от неожиданности даже сделал шаг назад.

— Это белая магия, уважаемый Шарав. Великая магия! Нет, не это, не костер. В развалинах применена белая магия, и огонь лишь показывает, что в округе ее остатки еще сохранились. Наверное, мы подождем еще немного, и если уровень магии так же останется высоким, вернемся обратно. В Проклятое урочище не пойдем. И так понятно, что именно там применена высокая магия. Наверное, этот бог все‑таки вернулся на землю. Важнее довести до Великого Шамана эту весть.

Близился заход. Небольшой отряд уже давно поел положенное на ужин вяленое мясо и сваренную на костре кашу из пруса. Сейчас воины, кроме очередной дежурной пары, отдыхали в шатрах из веток и потягивали камас. Что‑либо покрепче в походах запрещалось, и виновника ждала суровая кара.

Как же я смертельно устал! Хотелось лечь прямо на землю и долго–долго так лежать. Смотреть на небо, на плывущие там облака, и ни о чем не думать. Но приходилось вставать на ноги и идти вперед до посинения! Только заветная фляжка, перекочевавшая в карман куртки, и ее содержимое помогли мне выдержать напряжение этих двух суток ада. И так лежавший без сил еще в развалинах, еле смог доковылять до этой благословенной рощи, что на другой стороне не менее благословенной речки, которую я только что оставил сзади. Как же вкусна чистая и свежая вода! Наверно, вылакал ее так много, что больно стало в животе. Но чувство осторожности не оставляло меня. Хоть и за двое суток среди выжженной земли и оплавленных камней я не встретил никого, но помнил, что чужого никто добром в гости не ждет. Как правило, одинокий обессиленный путник может быть только жертвой хороших и не очень любителей чужого добра и жизни. А тут вполне приличный лес, и птички непонятные летают. Точно, не Земля это! Где еще можно увидеть птицу–змею, пусть и коротковатую?! Наверняка только в далеком–далеком Юрском периоде. Летали такие–сякие в том фильме про динозавров. Но вот лес в целом вполне смахивает на земной, знакомый и теперь не доступный. Тут и хвойные деревья, вроде ели, и лиственные, ничем не отличающиеся от той же березы. Но много и таких, сильно отличающихся от земных. Например, типа гигантских папоротников. Таких же, как в нашем лесу, но раз в пятьдесят больше и толще. Которых только в кино можно видеть, особенно в фантастических. И еще… Просто, когда я покидал дом, еще была весна. А здесь, судя по обильной листве, вполне середина лета. Может, в придачу меня переместили еще и во времени?

А животные тут пугливые. Так ни один и не показался. Только что‑то типа мышки пробежало, а так тишина! Тьфу ты, это же верный признак того, что есть в роще что‑то страшное для животных. А что может быть страшней самого страшного и умного двуногого хищника под названием человек разумный. Не всех, конечно, а только отдельных его представителей. К моему глубочайшему сожалению, один тип, из ныне представленных здесь и сейчас, не относился к таким самым–самым, и никогда даже не пытался. Обычный представитель гомо советикус, с теми странными представлениями о жизни, что бытовали в оставшейся в прошлом Великой стране, и не вписавшийся в новые жестокие реалии сильно усеченной и людьми, и землями с неисчислимыми богатствами, и нравами ее наследницы.

Так что остается только остерегаться, и не попадаться. И я, чисто в целях самоуспокоения, взял в одну руку топор, а в другую — железную палку, найденную в развалинах. Так и не заметил, осторожный такой, как выскочил на опушку и чуть не наткнулся прямо на кого, как вы думаете? На коренастого мужика чуть ниже меня в темно–синей остроконечной, по виду кожаной, шапке с белой волнистой шерстью по краям, увлеченно рассматривавшего небольшую зверюшку на высоком дереве. На нем был длинный халат почти до земли, с перекрещивающейся на груди перевязью и широким поясом, где висело что‑то типа ножен для меча или сабли. А главное, этот воин был смуглым, узкоглазым, типа товарищей из среднеазиатских республик. И он неприятно пах, хотя сам я тоже был не подарок, надушенный изысканными ароматами.

Все‑таки, этот рослый широкоплечий азиат, в отличие от некоторых, действительно был воином. И молодым, и сильным. Наверняка, опытным и повоевавшим, раз все снаряжение было подогнано как раз по его фигуре? Растерянность приученного к таким ситуациям человека длилась недолго. Видя, что его противник тоже вооружен, притом небольшим топориком и коротким копьем, воин почти мгновенно вытащил из ножен саблю и взмахнул чуть наискось сверху вниз. Он чуть–чуть не достал до меня, так как я, напуганный до дрожи в ногах, поддался назад, одновременно поднимая руку с топором. Сабля со всей силой рубанула по железной палке, выбив ее из моих рук. Теперь я по инерции подался вперед. Правую руку до упора назад! И мой топорик, кстати, из очень хорошей легированной стали, лично закаленный в термичке, тоже взлетел по инерции вверх. Взмах! И вот единственное мое оружие со всей силой опустилось прямо вдоль головы на плечо азиата. Точнее, топорик врубился сбоку в его шею, там, где она соединялась с телом. И там и остался. А я, до глубины души удивленный тем, что только что совершил, застыл железным истуканом. Совсем не ожидал от себя такого! Но жить то хочется! И не такое совершишь во имя сохранения жизни.

Из глубокой раны на шее азиата появилась обычная красная кровь, такая же, как у меня, как у всех людей. Взгляд его, одновременно равнодушный и оценивающий, сменился на удивленный. Видать, совсем не ожидал сопротивления от изможденного старика, судя по его глазам, безжалостный убийца, и, я бы добавил, истязатель беззащитных кошек и собак. Очень уж страшная была у него морда, не располагающая, внушающая только страх и отвращение.

Тем не менее, страшила зашатался. Его руки отпустились вниз, и из ослабевших пальцев на землю выпало оружие. Но воин, еще крепкий и в сознании, не спешил падать.

Дальнейшее я, сильно напуганный, тем более, вообще парализованный собственным поступком и наползающим страхом, оглушенный и отлученный от действительности, только и успел зафиксировать своим угасающим сознанием словно кадры из немого кино. Увидел, как где‑то совсем недалеко такой же воин разинул рот в яростном крике, как из‑за кустов появился коренастый юноша в желто–фиолетовом одеянии и поднял руки в необычном жесте. Из ладоней странного воина в мою сторону сорвалось фиолетовое облако и мгновенно достигло меня, накрыв с головой не только меня, но и азиата, который как раз валился на бок. Что за гадость такая? Не хочу, чтобы в меня кидались непонятно чем! Инстинктивный взмах руками, словно щит, заслонил меня от этой фиолетовой субстанции. Что там происходило дальше, я уже не видел. Страшный удар отбросил меня в кусты и стукнул об стоявшее сзади дерево. Уже в который раз я потерял сознание.