Ник Перумов - Эльфийский клинок

Он беспрепятственно миновал Ворота, выехал на середину перекрёстка, встал так, чтобы не мешать едущим в коренную Хоббитанию, и осмотрелся.

К западу от него, по левую руку, через широкий Брендивин был переброшен древний, почерневший от времени бревенчатый мост, целиком сложенный из исполинских дубовых стволов. Он был достаточно широк – по нему в ряд могли ехать сразу три телеги. А перед мостом, на глубоко вкопанных в землю столбах, был намертво укреплён деревянный щит с вырезанными на нём словами на всеобщем и староэльфийском языках: «Земля свободного народа хоббитов под защитой Северной короны. Приказываю: да не перейдёт этот рубеж нога человека, ныне, присно и во веки веков, да управляется Хоббитания свободной волей своих граждан по их собственному разумению. А буде у кого из людей возникнет надобность повидать кого из хоббитов – пусть приходит к Барэндуинскому[1] мосту, и передаст письмо по хоббитанской почте, и ждёт ответа на постоялом дворе. Дано в год пятый Четвёртой Эпохи, Аннуминас, собственноручно – Элессар Эльфийский, король Арнора и Гондора».

По правую сторону от него сплошной стеной стоял Старый лес, он тянулся вдоль Тракта десятка на два миль, а затем его край резко сворачивал к югу, уступая место полям древних Могильников, о которых в Хоббитании до сих пор шёпотом рассказывали предания, одно страшнее другого. Фолко слышал, что местность вокруг Могильников, ранее пустовавшая и заброшенная, ныне вновь заселена людьми. Строго на восток по тракту должно быть знаменитое Пригорье, с известным на всё Средиземье трактиром «Гарцующий Пони». Что творится дальше, к востоку, Фолко толком не знал, слышал только, что арнорцы добрались и до Заверти, повсюду распахивая застоявшиеся плодородные земли.

Фолко спешился, ещё раз тщательно осмотрел упряжь, поправил седельные сумки. На него уже давно с любопытством посматривала стража у моста – хоббиты, вооружённые луками и пращами; этот пост сохранялся здесь уже много столетий, и профессия Стража моста стала семейственной…

Фолко невольно искал предлог, чтобы подольше задержаться на месте. Открытые пространства по-прежнему манили его, но от мыслей об ожидающей впереди неизвестности становилось не по себе…

Через мост переехал небольшой обоз из четырёх телег, запряжённых сытыми, откормленными пони, и восемь хоббитов верхом, все при оружии – с луками и увесистыми дубинками у пояса. Они не свернули в Бэкланд, как сперва подумалось Фолко, а двинулись прямо на восток по тракту, один из наездников крикнул ему, чтобы он дал дорогу. Фолко поспешно вскочил в седло и подъехал к передней телеге.

– Куда путь держите, почтенные? – обратился он к хоббитам.

– К Белым холмам, – ответил старший хоббит с совершенно седыми волосами. – Тебе туда же, что ли? Так давай с нами. С некоторых пор дорога стала небезопасна. А у вас тут все как будто с луны свалились! Никто ничего знать не хочет…

Старик махнул рукой и хлопнул своих пони по бокам вожжами. Обоз тронулся, и Фолко поехал рядом с ними. Восемь молодых хоббитов верхами сперва чуть насторожённо косились на него, но потом оттаяли и разговорились.

И Фолко узнал, что уже примерно года два на тракте происходят странные события. На проезжающих стали нападать какие-то люди, грабили, убивали всех без разбору – и хоббитов, и гномов, да и людей тоже. Старшины хоббитской области у Белых холмов подали жалобу наместнику в Аннуминас, тот послал дружину. Арнорцы поймали кого-то – и на время стало поспокойнее, но и теперь нет-нет да и попадётся в придорожной канаве раздетый донага труп какого-нибудь бедняги… С того времени хоббиты стали ездить в Пригорье и в саму Хоббитанию только группами.

Они ехали так около получаса; но потом Фолко понял, что таким ходом он никогда не догонит гнома, и, поблагодарив ставших совсем уж словоохотливыми попутчиков, погнал своего пони вперёд.

«Разбойники? – думал он. – Что ж, пусть будут разбойники. Я хоть и мал ростом, но ловок и небезоружен!»

Шло время, давно скрылись позади и мост, и хоббичий обоз. Фолко скакал теперь в полном одиночестве. Из глубин Старого леса не доносилось ни звука, но чем дальше, тем боязливее косился юный хоббит на непроглядные заросли, отделённые от Тракта глубокой канавой. Из леса выползал какой-то сизый, стелющийся по земле туман; он казался тяжелее воздуха и, словно разлитое в воздухе молоко, медленно истекал в придорожные рвы. Было тихо, только глухо ударяли в пыль копыта пони. Шло время, солнечный диск уже совсем скрылся за высокой грядой Старого леса, тракт быстро заливал вечерний сумрак. Фолко подгонял пони, низко пригнувшись к его гриве. Вечерние тени тянули вслед свои длинные руки, и хоббиту становилось не по себе. Он не мог оторвать взгляда от тёмных шеренг исполинских деревьев, от волн тумана, всё выше поднимающегося в придорожных канавах; уши его ловили каждый звук, доносившийся из темноты…

Фолко старался держаться левого края тракта, но один раз ему пришлось приблизиться к самой обочине, чтобы обогнуть глубокую лужу, и его взгляд случайно упал на полный белёсым туманом ров. На самом дне Фолко увидел размытое тёмное пятно. И вдруг, словно кто-то сорвал повязку с глаз хоббита, он с ужасом и невольным отвращением понял, что в придорожной канаве лежит мёртвое тело.

Всё заледенело внутри у хоббита, но откуда-то из глубины сознания появилась другая мысль: «Кем бы он ни был, как бы страшно тебе ни было – покрой отжившую плоть землёй». И, прежде чем страх успел помешать ему, Фолко резко натянул поводья.

В канаве на спине лежал хоббит. Очевидно, он был убит совсем недавно – вороны успели лишь выклевать глаза. Тело вместо добротной хоббитской одежды покрывала какая-то грубая, грязная мешковина. Через весь лоб, наискось, от виска до носа, тянулась чёрная запёкшаяся рана.

Фолко не мог долго задерживаться здесь. С каждой минутой гном удалялся от него; времени у хоббита было в обрез. Всё, что он успел, – это подкопать мечом край канавы и присыпать тело сырой глиной. Подобрав на обочине несколько камней, Фолко наспех выложил из них на обочине треугольник, обращённый вершиной к голове погибшего.

Закончив и постояв минуту в молчании, Фолко вскочил в седло. Время торопило его, долг был исполнен, и теперь на хоббита снова наваливался страх. Невольно Фолко вновь подумал о Девятерых, и, словно отвечая его тайным мыслям, откуда-то из дальней дали ночной ветер принёс уже знакомое долгое завывание – нечеловеческую тоску, излитую ночному небу. Фолко уже слышал этот вой, но тогда они с гномом сидели в комнате, у пылающего камина, под надёжной защитой старых стен; здесь же, посреди пустой, залитой призрачным ночным светом дороги, рядом с только что закопанным мёртвым телом сородича, этот вой заставил Фолко в страхе озираться. Его прошиб холодный пот. А вой всё длился, то чуть отдаляясь, то вновь накатываясь; пони рванулся вперёд, не нуждаясь более в понукании. Пригибаясь к коротко стриженной гриве лошадки, Фолко оглянулся.