Песня Печали - Мелинда Солсбери
— Вы вернули нам искусство, — отметила другая женщина, пробиваясь вперед, чтобы улыбнуться Печали. — Это отличает нас от животных. Умение писать, играть на инструментах, танцевать и рисовать. Сочинять истории. И вы вернули это нам. Вы сказали, что хотели, чтобы такому учили. Вы — новая мать раннонского искусства. Потому мы называемся «Актеры Печали», и для нас большая честь выступать для вас.
Было приятно, но и смущало, когда ее назвали «матерью раннонского искусства». Печаль покраснела и обмахивала себя. Она повернулась влево, но замерла, вспомнив, что Иррис там не было.
— Я еще не видела пьесы раньше, — Печаль повернулась к актерам и выдавила улыбку.
— Тогда это двойная честь для нас.
Они отвели ее к лучшему месту, в ее руке оказался бокал шампанского, и занавес поднялся над недавно покрашенной сценой. Пьеса началась.
Печаль была польщена, тронута, хоть было неловко смотреть на события последних месяцев на сцене, особенно, когда пьеса оказалась мюзиклом. Пару раз она поворачивалась к Иррис, ей нужно было с кем-то похихикать, но снова вспоминала, что Иррис нет.
Это привело ее в чувство. Актриса, играющая Печаль, произнесла вдохновляющую вариацию речи Печали в шахте. Она была рада, что Мэла тут не было, потому что тут он был злодеем. Хоть она понимала, почему они сделали это — они не знали о Веспусе — ей было не по себе от вида своих старых чувств, оживших в спектакле.
Она все равно громко хлопала, встала на ноги, когда они поклонились, и на вечеринке после этого она сказала им, как талантливы они были, попросила их расписаться на программке. Она надела последнее из платьев радуги той ночью, лиловое, без лямок, с пышной юбкой, которая обрамляла ее как лепестки, и она до раннего утра пила с пила вино.
— Думаю, вы уже хотите вернуться в Истевар. Точно устали до костей, — сказала Тува утром, проводя Печаль к карете.
Печаль застыла, что-то щелкнуло в ее голове. Вот оно.
Кости.
Руки во тьме, скрывать ужасное… Да. Только так можно было защититься от Веспуса. Это было неприятно, но Печаль знала, что должна сделать это.
4
Нужное время
Печаль вернулась к Истевар как генерал-завоеватель: улицы были полны людей, которые радовались и — раз не было настоящих цветов в это время года — бросали самодельные цветы из ткани перед ее каретой. Они были милыми, но была проблема — они застревали в копытах лошадей и спицах колес, и их нужно было убрать, чтобы карета проехала.
Печаль поражало, что стражей заставили убирать дороги, чтобы она могла проехать. Жаль, что с ними не было Лозы. Она хотела бы посмотреть на него с метлой в руках, расчищающего ей проход к Зимнему замку.
Они остановились у ворот кладбища Истевара, давая стражам время убрать последний участок дороги к замку. Дочь, которая была лучше, использовала бы шанс, чтобы пойти и отдать дань уважения родителям…
Но Печаль не была дочерью Харуна и Серены. И хоть она планировала посетить их, и скоро, но не для того, чтобы отдать честь.
Ей нужно было убрать кости настоящей Печали. Она должна стать руками во тьме, которые спрячут то, что навредит Раннону. Кости были невинными, но могли стать инструментом в руках Веспуса. Их нужно убрать.
Пока кости настоящей Печали лежали с Сереной в мавзолее, доказательство можно было забрать оттуда. Если она уберет их, то сможет назвать слова Веспуса блефом, отказать ему в земле и сказать ему раскрыть ее, если он хочет. Он сможет обвинить ее, но у него не будет доказательств. Он мог устроить поиски в гробнице, но там ничего не будет. Он будет выглядеть как лжец, и Печаль изгонит его, если Мелисия не вызовет его домой за то, что он позорит ее. Это кончится. Но все не будет так просто. Убрать кости могла только она. Она не могла никому доверять, так что нужно было улизнуть из Зимнего замка — непростой трюк для канцлера.
А еще одним вопросом были ее настоящие родители. Мог ли Веспус использовать их против нее? Вряд ли — не без костей. Если он думал бы, что они могут надавить на нее, он точно уже показал бы их Печали.
Или не хотел, чтобы их пока что нашли. Или даже думал… он мог верить, что сделал достаточно, чтобы получить ее послушание. Он мог и не подумать о ее настоящих родителях.
Ей нужно было, чтобы он и не подумал о таком. Ей нужно было узнать, кем они были и где, убрать все записи о них, чтобы он не смог их отыскать.
Ей нужен был Лувиан. Мысль проникла в ее разум без спросу. Но Лувиан стал бы спрашивать, зачем она это ищет, а она не могла так рисковать. Ей придется просить Шарона.
Карета снова покатилась. Печаль продолжила рассеянно махать людям.
Она старалась не думать о настоящих родителях, потому что тогда не сдержала бы себя в руках. Чувства постоянно менялись, ускользали из ее хватки.
Порой она скучала по ним, хоть это было невозможно, ведь она их не знала. Но частичка ее, несмотря на все, за что она боролась, хотела пробить свой путь — как ребенок простых жителей она могла такое сделать. Ее бабушка не просто украла ребенка, она украла целую судьбу.
Порой она ненавидела их. За то, что позволили ее украсть. Она знала, что это было глупо, но это ничего не меняло. Она ненавидела их за то, что они потеряли ее, не искали ее. Или, если пытались, за то, что плохо пытались. Она ненавидела их за то, что они были чужаками для нее, и что их жизни не были связаны с ее. У нее могли быть братья и сестры, она могла быть тетей. Она
