Моя жена – ведьма. Дилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович
— Ну, ну… — понимающе подмигнул Иван. — Только если бежать вздумаешь, меня с собой захвати. Хоть мечом, хоть псом, хоть конем боевым оберни — я тебе верой и правдой отслужу!
— Договорились, — устало хмыкнул я. — Но помни, я тебя честно предупредил…
— Вот уж спасибо, Серый Волхв! Пока живы — будем друг за дружку держаться, а уж наступит черед помирать — так и винить некого, от судьбы не сбежишь.
Хороший он парень. Я почему-то представлял царевичей несколько иными. В русских народных сказках они обычно кручинятся, вешая буйну голову ниже плеч, да еще вечно плачут горючими слезами. В это время, умиляясь зрелищу распустившего нюни здорового мужика, на них успешно трудятся разные Серые Волки, Василисы Прекрасные, Трое из ларца и еще с десяток сострадательных умельцев. Сам царевич проявляет себя либо в бездарной краже тщательно охраняемой Жар-птицы, либо в суровом поединке с Кащеем Бессмертным. Уже героизм, хотя обычно этого же Кащея сам царевич и выпускает на свет Божий по причине болезненного любопытства и недалекого ума. Собственно, и мой знакомый Иван отличался теми же недостатками, но, с другой стороны, он был прост в общении, вежлив, ненавязчив, неслезлив… Так что нельзя всех стричь под одну гребенку.
— Волхв?
— Да? — Я ответил прежде, чем сообразил, как он ко мне обратился.
— Ты вот говоришь, что сочинять обучен. За нами ведь придут скоро. Прочти мне песню какую-нибудь, или былину, или еще что… Не так мучительно ждать, а то уж пока на костер поведут, всю душу ожиданием вымотают.
— Хорошо, давай устроим маленький творческий вечер известного петербургского поэта Сергея Гнедина. То есть меня! Начнем, я думаю, с исторических стихов. О гусарах не будем, их еще и в помине нет, на смерть офицера Гумилева тоже не пойдет, а вот «Варвары»… Было у меня одно такое стихотворение, созвучное твоему времени:
Варвары! В хрип переходит крик. Фыркает кровь из груди часового. Всадник к растрепанной гриве приник, Вслед ему грохот тяжелого слова… Варвары! Вздрогнул седой Ватикан. Тяжесть мечей и задумчивых взглядов… Боли не знают, не чувствуют ран, Не понимают, что значит преграда. Город ли, крепость, гора ли, скала… Что бы ни стало — едино разрушат! И византийских церквей купола Молят спасти христианские души. Но и сам Бог что-то бледен с лица… Страх как комок обнажившихся нервов… И под доспехами стынут сердца Старых и опытных легионеров. Хмурое небо знаменья творит, Тучи в движении пепельно-пенном. Варвары! Посуху плыли ладьи К окаменевшим от ужаса стенам. Быль или небыль о предках гласит… Ждет лишь потомков пытливого взгляда, Как Святослава порубанный щит На неприступных вратах Цареграда…— Ух ты! — тихо восхитился царевич Иван. — Вот она, оказывается, какая, твоя поэзия!
— Нравится?
— Очень. Большой дар тебе Господом дан, очень уж редкое это умение так красно да складно истории рассказывать. Чую, прогремят твои строки в веках…
— Ну… на самом-то деле это далеко не лучшее мое стихотворение. — Как и всякий поэт, я был весьма падок на простодушную лесть. Такому слушателю хочется читать и читать бесконечно, лишь бы сидел вот так, с распахнутым от восхищения ртом, а я бы вливал ему в уши весь запас собственных стихов о природе, философии или неразделенной любви к прекрасной незнакомке. Но стоило мне об этом подумать, как слева раздался язвительный шепот:
— Нет, ты слышал, Циля? Этот неугомонный ниспровергатель Бродского и здесь пытается колдовать…
* * *Я обернулся. Близнецы стояли за моей спиной, перемигиваясь, как опытные заговорщики.
— Сергей Александрович, отвлекитесь, пожалуйста, от ваших литературных опытов, нам необходимо серьезно поговорить.
— Минуточку, Анцифер, я должен извиниться перед моим новым другом. Вас можно представить?
— Бессмысленно, Фармазон ведь предупреждал, что другие смертные не могут нас видеть или слышать.
— Иван. — Я повернулся к недоумевающему царевичу. — Тут неожиданно пришли мои… м-м… как бы это поточнее выразиться… в общем, ангел и черт, помнишь, я рассказывал? Ты их видеть не можешь, потому что они мои личные духи. Мы тут поболтаем немного, а?
— Да, конечно, о чем разговор! — с несколько преувеличенной готовностью отодвинулся он. Не спешу осуждать парня, на его месте я еще быстрее принял бы сам себя за психопата. Представляю, как это выглядело со стороны…
— Серега, — начал черт, виновато уставясь в пол. — Мы тут перетерли на досуге и решили… В общем, я, конечно, виноват, но… Между прочим, ты человек образованный и отлично знал, с кем связываешься!
— Фармазон! — укоризненно покачал головой Анцифер.
— А чего?! — огрызнулся нечистый. — Нечего все на меня валить! У него своя голова есть? Тоже мне теленок на веревочке — куда повели, туда и пошел. Пусть впредь сначала думает, а потом делает. Чем, кстати, и мне задачу усложнит…
— Ребята, я устал. Меня тут казнить собираются, давайте отсюда выбираться.
— За этим мы и пришли. Сереженька, вопрос о ваших панибратских отношениях с вон тем лукавым искусителем мы обсудим позднее, в другом месте и другой обстановке. Сейчас мой долг и моя святая обязанность — не допустить вашей бессмысленной гибели. Дело выглядит так — мы с Фармазоном способны проводить тебя сквозь миры.
— Я не один, мне еще и товарища вызволить надо.
— Увы, при всем моем расположении к человеку, которого вы называете другом, это невозможно… Я очень сожалею, но подобные чудеса не в нашей компетенции.
— Короче, — вмешался Фармазон, он вообще не мог молчать больше двух минут, справедливо полагая, что без его вредительского участия все рухнет. — Я умею открывать заветную дверцу (или вход в параллельный мир, или врата, или портал, называй как угодно), а белобрысый может их закрывать. В смысле — взять тебя за ручку и увести из этого места навсегда.
— За территорию монастыря? — не понял я.
— За территорию этого мира, дубина!
— Фармазон! Что за выражения в адрес хозяина?! — Вспыхнувший Анцифер возмущенно отвесил брату подзатыльник. — Никакого воспитания… но в целом он прав. Я вас забираю, дайте мне правую руку, попрощайтесь с вашим товарищем — и в путь.
— Нет… так нельзя. Его тоже намерены казнить, я не могу… это неудобно.
— Конечно, — поддержал черт. — Вот зажарят вас двоих у одного столба, это будет куда удобнее и, главное, не так скучно. А то что ж он один? И анекдот рассказать некому…
На этот раз я честно попытался пнуть его ногой, но нахал успел увернуться.
— Сереженька… — с укором в голосе и одобрением в глазах протянул его белый братец. — Ну нельзя же так, в самом деле. Очень вас понимаю, самому давно хотелось, но вы ведь культурный человек.
— Извините, погорячился… Просто, на мой взгляд, здесь не место и не время для дурацких шуток. Каким образом мы можем отсюда вырваться?
— Я как раз начинал объяснять… Мы с Фармазоном возьмем вас за руки и сделаем шаг. Двери этого мира за нами закроются, а двери нового откроются. Как видите, таким образом можно провести лишь одно лицо.
— Все дело в том, чтобы держать меня за руки?
— Именно, и только вас, а не какого-то постороннего.
— М-м… но ведь теоретически, если я посажу этого постороннего себе на плечи и руки у меня будут свободны, условия не нарушатся?
