Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Уми же медленно побрела к себе. Её комната располагалась на втором этаже усадьбы – старого дома с черепичной крышей и коньками с резными драконами. Всё, чего ей сейчас хотелось – это упасть на футон и проспать мёртвым сном по меньшей мере до обеда. Стоило Уми оказаться дома, как зуд на предплечье тут же стих, и до поры она напрочь о нём забыла.
Но не успела Уми преодолеть первую ступеньку лестницы, как дорогу ей перегородила девочка лет шести. Чёрные и блестящие волосы не доходили ей до подбородка, а от яркого цветочного узора на её кимоно рябило в глазах.
– Вернулась, наконец, – проворчала девочка, смерив Уми недовольным взглядом. Голос у неё оказался довольно низким, а манера говорить была скорее свойственная взрослой женщине, чем ребёнку.
Ничего удивительного в том, однако же, не было. О-Кин – именно так звали любительницу ярких кимоно, – была не человеческим ребёнком, но дзасики-вараси: другими словами, домовым духом, охранявшим усадьбу Хаяси и всех его обитателей.
О-Кин очень не любила, когда кто-то из её подопечных исчезал из-под её пригляда надолго. И потому она всякий раз принималась ворчать на Уми, стоило той только показаться дома после очередной смены в игорном доме.
Но сегодня настроение домового духа оказалось омрачено появлением нежданного гостя, который, учуяв появление более сильного ёкай, тут же спрятался за Уми.
– Кого это ты притащила в дом О-Кин? – нахмурилась ёкай и наклонилась, чтобы разглядеть Сана получше. Бедняга чуть не трясся от охватившего его страха, но всё же взгляд О-Кин он выдержал стойко.
– Пф, слабак, – махнула рукой дзасики-вараси, и напряжение на её хорошеньком, почти что кукольном личике сменилось скукой. – Даже неинтересно.
– Он не для твоего интереса здесь, – устало проговорила Уми. Она обошла вставшую посреди лестницы О-Кин и поднялась к себе. – Это Сан, и пока он поживёт у нас.
Уми очень надеялась, что О-Кин не станет задирать Сана и даст ему отсидеться в усадьбе спокойно хотя бы несколько дней. Терпимостью О-Кин не отличалась: если что-то было ей не по нутру, она начинала пакостить всему дому – то огонь в очаге не даст разжечь, то посреди ночи устроит во всём доме жуткий сквозняк. И длиться это могло до тех пор, пока гнев О-Кин не утихнет – или пока её не умаслят дополнительной чарочкой с сакэ, которую каждое утро Уми выставляла на небольшой домашний алтарь.
Видя, как поджала губы О-Кин, Уми поняла, что одной чарочкой дела явно не решишь, и придётся попросить целый кувшин сакэ из личных запасов отца. Но усмирением домового духа Уми решила заняться позже – сейчас она чувствовала себя настолько обессиленной, что с трудом заставляла себя переставлять ноги.
Смерив Сана презрительным взглядом, О-Кин поспешила следом за Уми. Она умудрилась проскользнуть в её комнату ровно в тот момент, когда Уми как раз закрывала раздвижные двери. Став бесплотным, Сан просочился за ней и тихонько скрылся за створками стенного шкафа, воспользовавшись тем, что внимание Уми полностью переключилось на дзасики-вараси.
– О-Кин, я очень устала сегодня, так что давай поговорим позже, – не дав ёкай и рта раскрыть, проговорила Уми.
Она начала было расстилать футон, но О-Кин уселась прямо у неё на пути и проговорила самым елейным голоском, на какой только была способна:
– Ты обязательно отдохнёшь, Уми Хаяси, – глаза дзасики-вараси нехорошо блеснули. – Но сначала ты расскажешь О-Кин, почему от тебя так смердит магией колдунов.
Уми с нескрываемым изумлением уставилась на дзасики-вараси.
– О чём это ты?
О-Кин принюхалась: кончик её и без того вздёрнутого носика поднялся ещё сильнее. Ёкай склонилась над правой рукой Уми и резко задрала рукав кимоно.
Увиденное заставило Уми тяжело опуститься на циновки, выпустив так и не расстеленный футон из рук. На правом предплечье её растекался багровый синяк, напоминавший по форме какой-то сложный иероглиф.
Причина странного зуда в руке была найдена. И лучше бы это и впрямь была мошкара!
– Ч-что это? – только и смогла вымолвить Уми, глядя на странный синяк во все глаза. – Откуда он взялся?
– Похоже, тебя прокляли, – невозмутимо ответила О-Кин, с любопытством рассматривая странную отметину. – Так что давай, рассказывай, какому колдуну ты перешла дорогу.
Рюити
Новое имя ему не нравилось, но старое он не мог вспомнить, как ни старался. Его забрали у него так давно, что о потере напоминала лишь неприятная ноющая боль в груди, которая после приезда в Ганрю давала о себе знать всё чаще.
У него всегда были проблемы с сердцем, сколько Рюити себя помнил. Госпожа Тё была сведуща в лекарском деле, и она установила, что у него был врождённый порок.
«Не поддавайся сильным тревогам, и проживёшь дольше, чем тебе было отмерено», – неустанно твердила ему патронесса, и Рюити старался следовать этому завету со всем усердием, на какое только был способен.
Но на сей раз Рюити чувствовал, что дело было не только в больном сердце. Может, окрестности Ганрю напоминали ему о том месте, где он жил ещё до того, как его стали называть Рюити Араки? Что-то неуловимое витало в крепком и густом воздухе, какой бывает только в предгорьях – что-то, что пробуждало в нём давно позабытое, почти утраченную им часть самого себя…
Рюити не любил, когда на него нападала меланхолия: она мешала сосредоточиться на деле. А сегодня, Владыка свидетель, ему мог понадобиться весь запас его нерастраченного ещё терпения.
По ту сторону стола на Рюити взирал тщедушный мужичок, лица которого тот уже видеть не мог. Он называл себя Косым Эйкити, и захаживал в балаган, пожалуй, чаще прочих посетителей.
В первый раз Рюити увидел его с неделю назад, когда балаган только-только дал в Ганрю своё первое представление. В тот день народу было столько, что к лоткам торговцев, торговавших всякой снедью и мелкими безделушками, выстраивались громадные очереди.
Косого Эйкити в шатёр Араки привела охрана: они говорили, что тот устроил беспорядки у аттракциона исполнения желаний и требовал дать ему кредит.
Как только Рюити увидел этого человека, он сразу понял, с кем имеет дело. Нищий, состоявший в дружественных отношениях с алкоголем, возможно, ещё и игрок – люди,
