След орла (СИ) - Сойфер Дарья

– Пора, – шептал он. – Все уже ждут.

Мара подскочила, едва не сложив палатку. Все вспомнилось: и посвящение, и старый шаман, и горы… Как могла, пригладила волосы, потерла глаза, вылезла из палатки. В центре всяких иероглифов, что чертила накануне жена Апаи, был круг, в котором горел большой костер. Вокруг него уже стояли мальчишки и сам ангакук, взрослые толпились у палаток. Дед выдал Маре расшитую традиционную накидку, продел через голову прямо поверх куртки. Повязал на лоб ленту с узорами, повесил связку перьев. Коротко кивнул и подтолкнул к костру.

Апая широко расставил ноги, и Мара поразилась: где этот дряхлый старикан под кучей шкур? Как умудрился так долго обманывать всех своей мнимой немощью? Он был облачен в сложный национальный костюм, на голове громоздилось нечто, похожее на шлем хоккейного вратаря, только более помпезное. Он опустил на лицо широкий круг с небольшой рожицей посередине, по всей окружности торчали перья. Видимо, маска символизировала солнце, хотя Мара уже ни в чем не была уверена. Поднял правой рукой огромный бубен и с зычным криком ударил в него колотушкой. Взрослые принялись петь что-то непонятное и ритимчное, дети пустились в хоровод. Новогодний праздник в детском саду, когда бы не так жутко.

Из костра с треском летели искры, мальчики тащили ее за собой все быстрее и быстрее. Шаман бросил в огонь пучок сухих трав и даже, кажется, чью-то лапку, запахло горько. Голова гудела от басовитого пения, воплей ангакука, кружилась от беготни по кругу. Подумала вдруг: хорошо, что не стала больше ничего есть, а то точно вышел бы позор. Но вскоре исчезла и эта мысль, остались лишь смазанное в кашу пламя перед глазами и монотонный гомон. Внутри снежным комом росло что-то тяжелое и гадостное. Раздувалось, наливалось, зрело. Все больше не могу. Вот-вот лопну. Не могу больше, отпустите меня… Дайте вздохнуть… Дайте остановиться… Я лопну, не выдержу, умру…

В один миг все прекратилось. Звенящая тишина. Белый свет. Чистый воздух. Невесомость. Полет. Сон.

Глава 5. Молчание медвежат

Она открыла глаза и увидела перед собой небо. Черное, низкое. Звездное. Оно дышало и вместе с тем звало. Потом пришла головная боль. Ощупала затылок – что-то липкое. Поднесла пальцы поближе, принюхалась – кровь. Но немного. Ничего. Терпимо.

Приподнялась на локтях: лопатки саднили. От костра остались только тлеющие угли. Рядом, распластавшись на земле, лежал Роб. В полумраке он казался совсем бледным, и Мара, с трудом собираясь с мыслями, подползла к нему.

– Роб… Вставай, Роб… – тронула плечо, сильнее, хлопнула по щеке, и его веки дернулись.

И тут же сзади раздался рык. Мара вскинула голову, отшатнулась: из темноты на нее угрожающе смотрел белый медведь. Щерился. И вроде сознание подсказывало, что ничего, мол, страшного, сколько раз Джо Маквайан вот так же уходил в себя и рычал на нее. Здесь все свои, здесь безопасно… Нет, не помогало. Слишком темно и слишком тихо, чтобы поверить. Медведь пригнулся. Она бы слиняла еще пять минут назад, но по опыту с Джо знала: никаких резких движений. Медведей это выбешивает хуже, чем быка размахивание тряпкой. Наверняка кто-то из родни, иначе и быть не может. Но мало ли они все тут надышались этой дряни? Да еще и Роб никак не проснется… Морщится, поскуливает, словно хочет в туалет. Может, ударился сильно? Или у медведя крышу снесло от запаха крови?..

Поднялась на четвереньки, хотела встать, но ее качнуло. Ладно, и так сойдет. Двинулась вперед. Медленно, аккуратно. Пока не заслонила собой спящего кузена.

– Уйди, – низким голосом сказала она зверю. – Не тронь его.

Но белая мохнатая гадина снова зарычала. Если так пойдет дело, придется перевоплощаться в орла. Когти, загнутый клюв… Кому-то сегодня попортят шкуру. Стиснула зубы, сгруппировалась. Тело тряхнуло дрожью. Странно, но крыльев нет, и перьев тоже…

И вдруг кто-то закричал. Потом другой голос. Медведь шагнул назад, и рядом с ним показались еще два, даже крупнее. Один из них толкнул агрессора носом, положил лапу на загривок, и тот сел, как дрессированная собачка. Вперед вышел самый большой и замер. Луна осветила его шкуру: местами потемневшую, местами слипшуюся колтунами. Длинные когти на передних лапах смотрели в разные стороны, поблескивали глаза и шевелился, нюхая, подвижный черный нос.

Мара встала, чувствуя, что должна подойти. Знала, что угрозы больше нет. Резкий порыв ветра ударил ей в лицо, растрепал волосы. Она подняла руку и ощупала длинные, шелковистые пряди. Поднесла к глазам: угольные. Никогда еще у нее не было именно таких. Как у Иниры… И сразу все стало понятно. И почему все стихли, и почему большой медведь смотрит на нее с такой тоской. Выпрямилась, расправила плечи.

Ей хотелось как-то утешить его, поддержать. Но что она могла сделать? Лишний раз напомнила, что его дочери нет, и никогда больше не будет. Что хуже? Смириться и закрыть прошлое навсегда? Или один раз увидеть любимого человека, зная, что от этого старая рана откроется и закровоточит?

Она – не Инира. Она – другая. Но гигантский зверь перед ней видел лишь свою дочь. В его черных глазах она узнала старика, потерявшего дитя. Пережившего страшную боль. По короткой шерсти изогнутой дорожкой побежала, блеснув в лунном свете, первая капля. Сэм Нанук плакал. Мара обвила руками его шею, прижалась так крепко, как могла, чтобы хоть отчасти принять на себя его горе. Сколько они так стояли? Минуту? Десять? А может быть, час? Плачь, Сэм Нанук. Теперь у тебя есть я.

Он отстранился первым, развернулся и пошел, неуклюже покачиваясь, прочь. Мара вытерла щеки – они оказались совсем мокрыми. Она плакала или это слезы старого медведя?

– Ему нужно время, – тихо сказал кто-то.

Ила подошел к ней уже в человеческом облике. На его лице застыло странное выражение.

– Прости, – прошептала она. – Я не должна была. Не хотела… Это вышло случайно…

– Посвящение всегда открывает самое болезненное… Мне стоило предвидеть.

Мара отвернулась, тряхнула головой, сбрасывая с себя внешность матери. Слишком тяжело всем было смотреть на нее.

– А где Роб? – спросила девочка.

– Анука отвела его в палатку. Ему стало плохо после ритуала. Извини, она напугала тебя.

– Так это была она?!

– Да. Готова растерзать любого, кто обидит сына, – Ила вздохнул. – Ему это не на пользу.

– Выходит, я защищала Роба от собственной матери?

– А она – от тебя… Парень пока не перевоплотился. Пусть выспится.

– Ты расстроен?

– Карибу уже надел шкуру, нарвалы утром поплывут на первую охоту. Ты вернула отцу Иниру, и только Роб спит в палатке под боком у мамы, – Ила поджал губы. – Как видишь, меня распирает от гордости.

– Я, пожалуй, пойду к себе, – Мара обхватила себя руками.

На морском горизонте уже появилась первая желтоватая полоска рассвета, вот-вот взойдет солнце, а у нее нет сил на спуск. Разве что кубарем. Надо хоть немного поспать.

– Ты молодец, – Ила хлопнул ее по плечу и чмокнул в лоб. – Ты вела себя достойно.

Мара благодарно кивнула и направилась к палатке, но вдруг заметила в стороне невысокую упитанную фигуру. Роб. Он что, слышал? Да нет же, Ила говорил тихо…

– Как ты? – виновато спросила она.

Но тот шмыгнул, резко развернулся и куда-то побежал. Вот черт, не хватало еще соплей! Она, что ли, виновата, что он не смог надеть шкуру или как там они это называют? Или, может, она просила дядю ее хвалить? Кто бы что ни говорил, некоторые мальчишки по своей обидчивости способны уделать добрую дюжину первоклассниц.

Мара и рада была бы растянуться сейчас во весь рост в своем спальнике, сделавшись похожей на толстую синюю гусеницу, но чувство вины перед Робом отчего-то сверлило ее изнутри, как бур стоматолога. Она понимала его: жил себе парень, единственный сын и ненаглядный любимчик мамы, папы и дедушки, и тут сваливается новообретенная родственница, все скачут вокруг нее и разве что на руках не носят. Даже дед, который не каждый день произносит больше десяти слов, вдруг расчувствовался. Нет, она не собиралась занимать места Роба! Она мечтала уехать отсюда, как можно быстрее, а не перетягивать на себя одеяло родительской гордости!