Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Брю — тоже великан?

Левенез помотала головой.

— И не великан, и не служанка, она просто Клотильда. Корриганы украли ее давным-давно, потому что она умеет придумывать еду. В озере ею дорожат, как очень большим сокровищем.

— Как же Хунгар завладел ею, если она такая ценная?

— Он ею не завладел! — возмутилась Левенез. — Как вы можете говорить такое про моего доброго господина! Да он и гусеницы не обидит. Брю иногда приходит и готовит для него еду, вот и все. — Она подбоченилась и тряхнула головой. — О чем еще ты хотел спросить меня, рыцарь, прежде, чем я начну задавать тебе вопросы моего господина?

— Как вышло, что девица сделалась оруженосцем?

— Нет ничего проще, чем ответить на твой вопрос. Я желаю стать рыцарем, — сказала она, — а это значит, что сначала мне нужно пройти весь путь, от пажа до оруженосца и от оруженосца до посвященного. Пажом я уже была и носила красивую одежду, и принимала изящные позы, и подавала цветки и носовые платки. Но все это мне не понравилось. Теперь я ношу простую одежду, и принимаю позы мужественные, и подаю мечи, кинжалы и тяжелые кувшины с выпивкой, и вот это-то мне совершенно по душе! Теперь я могу задавать тебе вопросы моего господина?

Ив кивнул.

Левенез расставила ноги пошире, уперлась кулаками в бедра и, стараясь говорить низким голосом, произнесла:

— Хунгар, владелец этого замка, где вы провели ночь, прислал меня спросить: не голодны ли вы и не желаете ли умыться.

— И то, и другое, — тотчас ответил Ив.

— В какой последовательности? — настаивала Левенез.

— Если спрашивать сердце, то сперва поесть, потом умыться. Если же спрашивать голову, то сперва умыться, потом поесть.

— С кем ты советуешься чаще, рыцарь? — Левенез пристально посмотрела на него своими совиными глазами.

— Сердце — мой постоянный советник, — сказал Ив. — Да и голова, если с ней потолковать по душам, часто дает согласие на его решения. Ведь, рассудить здраво, во время еды человек пачкается. Так зачем же умываться дважды, если можно сделать это один раз и сберечь воду?

— Разумно, — признала Левенез. — Еще одно. Мой господин просил передать, во избежание глупых вопросов, что, когда он обещал вам завтрак, то имел в виду завтрашний завтрак, а не вчерашний. Передай, говорит, это чванливому рыцарю и его синюшному рабу, если вздумают возмущаться. Но вообще-то он добрый и всегда держит слово.

— Передай своему доброму господину, что мы чрезвычайно благодарны ему за заботу, — сказал Ив.

— Хорошо.

Ив спросил:

— Как, по-твоему, Левенез, что звучит обиднее: «чванливый» или «синюшный»?

— Ни то, ни другое, — ответила она мгновенно, — потому что все может перемениться. Например, он уже не синюшный, а какой-то красный и потный под этими покрывалами, а ты вовсе не чванливый, но любезный и приветливый. И теперь мой господин будет называть вас «любезный рыцарь» и «потный раб», и это тоже совершенно не к обиде.

И она убежала.

Ив сел на сундук, взял в руки лампу. Она была совсем простой работы, неинтересная. Масла в ней оставалось еще больше, чем наполовину.

— Скажи-ка, Нан, — заговорил Ив, обращаясь к кровати. Покрывала нехотя зашевелились. — Скажи-ка, Нан, какова тебе показалась эта девушка?

— На язык или с лица? — глухо отозвалось покрывало.

— С лица.

— Красавица, каких не сыскать.

— Какие у нее, по-твоему, глаза? — спросил Ив.

— Красивые, каких не сыскать.

— Например?

— Например, в Керверзене таких нет, и в Плуворе нет, и в самом Ренне тоже нет. Там у всех глазки маленькие, выпуклые, водянистые или кусачие. А у нее они лукавые, с искоркой, как будто она обучена думать о всяких таких вещах, каким у меня не найдется названия.

— Например? — настаивал Ив.

— Да будто я знаю! — сказал Нан. — В жизни ни о чем таком не думал, даже не догадывался, что оно бывает, покуда вас не встретил. Вот о таких.

— Какого они, по-твоему, цвета?

— Голубого, — сказал Нан.

— А формы?

— Глазной, — сказал Нан. — Голубые глаза самой что ни есть глазной формы. И внутри у них искорки.

— Интересно, — заметил Ив и замолчал, обдумывая услышанное.

Сир Ив в состоянии был оценить красоту корриганов с их странностями и изъянами, ведь он был воспитан чудовищем. Его занимало другое: почему Нан видел Левенез совершенно не так, как видел ее сам Ив?

Происходило это вовсе не потому, что Нан был совсем глупым и корриганы запросто могли его дурачить. На земле полным-полно простых людей, и глупых в том числе, но все они замечают у корриганов те самые недостатки, которые позволяют их разоблачить.

«Положим, озеро — настоящий мир, а суша — мир, исполненный ошибок, — раздумывал Ив. — Именно воздух искажает прекрасные лица корриганов и добавляет им странностей. Точно так же, как вода искажает наши лица… Сейчас мы находимся среди корриганов, в том мире, который их породил и который был для них предназначен. Следовательно, Левенез чрезвычайно красива, и Нан видит ее такой, какова она есть; я же увидел ее такой, какова она будет на земле».

Он хотел было немедленно обсудить все это с Наном, но взглянул на него и отказался от своей затеи: разговоры о подобных вещах с голодным человеком добавляют тому лишних страданий. Это Ив привык заедать голод беседой философской и, следовательно, бескорыстной; но для Нана подобная пища была чересчур тяжела и он бы лучше довольствовался молоком, сыром и хлебом.

«Все потому, что я проклят, — подумал Ив. — Поэтому у меня ясный взгляд, ведь терять-то мне нечего».

Тут вернулась Левенез. На голове у нее стоял медный таз и посреди таза — медный же кувшин с водой. На шее у нее висели два полотенца. В левой руке она держала серебряный кувшин, и там плескала отнюдь не вода; зубами она зажала кубок; в правой руке несла блюдо с холодным мясом, печеными овощами и свежим чесноком; под мышкой же у нее приютилась краюха хлеба. Левенез остановилась посреди комнаты и не мигая уставилась на Ива круглыми желтыми глазами.

Ив подошел к ней и перво-наперво вынул кубок из ее рта.

— Хорошо! — тотчас проговорила она.

Он поставил кубок на сундук и обеими руками снял с ее головы таз и кувшин.

— Ловко! — похвалила она.

Тогда он забрал у нее блюдо с мясом и печеными овощами и, как она ни сопротивлялась, выдернул из-под локтя краюху хлеба.

— Недурно, — одобрила она и покачала серебряным кувшином, до которого Ив еще не добрался. — Я налью тебе, а больше ничего делать не стану.

Она налила полный кубок вина, после чего бездельно уселась на сундуке. Ив, как был в одной рубахе, сразу же принялся за завтрак. Нан постепенно выбирался из-под покрывал: сначала из-под одного, потом из-под другого, потом сбросил сразу два, но тут же с криком натянул одно обратно: он оказался совершенно раздетым.