Лада Лузина - Меч и Крест

— А остальных двух богатырей, — безнадежно уточнила Маша, — вы с кого написали?

— Илью Муромца — с извозчика Ивана, если не ошибаюсь, Петрова. Алешу Поповича — с сына моего друга Саввы Мамонтова, Андрюши… — ответил Виктор Михайлович машинально вежливо и вдруг возопил в неподдельном кошмаре: — Но позвольте, а где мой Добрыня? Я изображал троих! Это невозможно!

— С извозчика и сына миллионера? — Маша нелепо улыбнулась, совершенно безучастная к крику их создателя. — Вот тебе и рыцари Христовы. Все кончено! Они мне не помогут. — Она порывисто закрыла руками лицо.

— Бог с вами, барышня, отчего вы плачете? — засуетился человеколюбивый художник. — Если вам нужна моя помощь, я к вашим услугам! Чем могу…

— Ничем!

— Никто не сможет ей помочь, — убежденно подтвердил жесткий и нежданный глас.

В дверях служебного входа стоял черноглазый брюнет.

И на одно нелепое мгновение Маше показалось, что он предстал перед ней таким, каким остался в ее памяти с их последней встречи — в черной прошловековой одежде, с суровым пронзительным и сверлящим лицом, — но спустя два она изумилась своей ошибке! На нем были банальные брюки и рубаха, не черные — цвета глубокой синей ночи. Длинные волосы лежали на плечах. И темная фигура, с темными, собранными в хвост волосами, сутки тому скрывшаяся от Даши в тех же самых дверях, откуда появился сейчас он, наконец перестала быть безымянной…

— Господин Киевицкий! — обрадованно вскричал Васнецов. — И вы здесь? Как это, однако, кстати… Вы тоже в маскараде? Вы, верно, Демон? Или, может, сам Мефистофель?

Боже, художник искренне думал, что он шутит!

— ВЫ? — головокружительно выдохнула не в шутку испуганная Маша, отступая к стене и косясь на сомнительного защитника рядом.

— Это Дементий Владиславович, — поспешно представил его Васнецов. — Друг профессора Прахова. А это…

— Мы знакомы с Марией Владимировной, — тихо оповестил его брюнет. — Я ждал ее. И предупредил о ее приходе.

— Вы… — повторила Маша.

— Организатор выставки, — окончил тот за нее.

— Моей? — смешался художник. — Вы занялись меценатством? Дементий Владиславович, со мной такое приключилось, вы не поверите! Я лишился сознания, в голове все смешалось. Такое странное чувство… Кабы не эта милая барышня…

— Милая барышня совершенно зря вас обеспокоила, — угрожающе оборвал его К. Д., поднимая «полочкой» левую ладонь. — Успокойтесь, Виктор Михайлович… Успокойтесь. — Он быстро, с хлопком, проутюжил левую ладонь правой, точно сбрасывая с той некий невидимый предмет.

И Маша, не уразумевшая его странного жеста, невольно оглянулась, чтобы посмотреть, какое впечатление он произвел на Виктора Михайловича, — и увидела, что никакого Виктора Михайловича рядом с ней больше нет. И она осталась один на один с самим…

Глава двадцать пятая,

в которой Булгаков поминается недобрым словом

…враг веры, враг рода человеческого, друг смерти, вор жизни, потрясатель правосудия, источник зла, корень пороков, совратитель людей, предатель народов, источник зависти, причина жадности, начало раздоров, поставщик горестей — слушай, о сатана, и повинуйся!

— Вы — Дьявол? — сказала она сухим, как вобла, языком. — Теперь вы убьете меня, да?

— Итак, вы воскрешали богатыря, чтобы убить Дьявола? — ответил он ей вопросом на вопрос.

Но вопрос был абсолютно исчерпывающим: «Что вы хотите, если хотели убить меня?!»

И Маша, мгновенно ощутившая себя на крошащемся под ногами краю обрыва своей жизни, подумала вдруг не о маме и папе, не о Кате и Даше, которую не успеет даже предупредить, не об убитом Мире и любимом Мише, к которому она уже никогда не вернется, а о Михаиле Афанасьевиче Булгакове, который так страшно обманул ее и обманулся сам!

Ибо если бы не он и не его несуществующий, мудрый и саркастичный Воланд, вечно жаждущий добра и совершающий благо, с которым она мечтала встретиться не меньше, чем запертый в одиночке булгаковский Мастер, — она бы никогда не встретилась с этим — ночноглазым, мрачным и страшным, — представшим сейчас перед ней, стоявшей на краю обрыва своей жизни.

— До чего же вы все-таки человек… — скорбно сказал он, словно прочел ее мечущиеся предсмертные мысли. — Не беспокойтесь, я не стану вас убивать. Но и помочь вам, увы, я не в силах.

— Так вы — добрый или злой? — тупо спросила Маша.

Вопрос получился по-детски торопливый и по-детски черно-белый, но внутри у нее не было места для стыда. Все занимал страх, медленно и неуверенно откатывающий прочь.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что добра и зла не существует, — скучливо ответил ей Властитель зла.

— Что-что? — даже нашла в себе силы возмутиться Маша.

— Есть только земля и небо, день и ночь, штиль и шторм… — безучастно перечислил он. — И то, что вы называете злом, — лишь естественные законы жизни. Разве совершает зло кошка, съедая мышь, разве совершает зло шторм, заглатывая корабль, и разве зло — землетрясение, сметающее с лица земли города?..

— Да, — уверенно подтвердила она.

— Значит, ваш Бог сотворил зло, послав его на Содом и Гоморру?

— Я не знаю…

— Если вы не уверены даже в том, добро ли ваш Бог, о каком добре и зле вы вообще можете говорить?

— Убийство Риты и дяди Коли — зло! — фанатично вскричала Ковалева. — Кылыну убил ты! Ее смерть…

— Смерти нет, — спокойно прервал ее Прародитель смерти.

— Что же это у вас, чего не хватишься, ничего нет! — прошипела она со злым скрежещущим сарказмом и, только сказав, осознала безумный парадокс: в этом их странном споре она была удивленным Дьяволом, а Дьявол — закоренелым материалистом Бездомным и Берлиозом в одном лице!

— Опять ваш Михаил Афанасьевич… — протянул ее дьявольский собеседник тоном скучающего литературоведа. — Но я уже говорил: это не мое любимое произведение. Нету никакого Дьявола, глубокоуважаемая Мария Владимировна! — убежденно уведомил ее Дьявол.

— Что? — открыла рот она.

— Дьявол — это Санта-Клаус, — недовольно буркнул брюнет.

— Что? — зачторило Машу Ковалеву, судорожно размышлявшую: кто из них двоих только что сошел с ума?

— Сказочный дед, — вежливо уточнил сумасшедший Сатана, — чье лицо улыбается на всех рождественских открытках, витринах и коробках с подарками… Он столь популярен, что, совершая обряды в его честь, большинство из вас попросту забывают, чей, собственно, день рождения они празднуют.

— Рождество Христово? — Она уже ничего не понимала!