Сергей Алексеев - Волчья хватка

— А куда вы денете старый народ? Это человечество?!

— Оно вымрет… Оно обречено на вымирание, неужели ты не видишь? Разврат, ложь, насилие! И уже ничего живого, человеческого!

— Два мужа — это нормально, да? Это по-божески?

— Мне нужно двух мужей! Один не справится!.. Ну почему в библейские времена это возможно? Почему Лоту позволено рожать от дочерей, чтобы восстановить здоровое человечество? Кто его сейчас осудит?.. Напротив, ничего, кроме благодарности! Нас с Максами невозможно осудить даже за кровосмешение!.. И разве сейчас наше время — не библейское?!

Он насильно запихал её в свитер, схватив поперёк туловища, напялил юбку, завернул в шаль. Миля как-то невзрачно сопротивлялась, однако скоро сдалась, обмякла, но голос оставался твёрдым и жёстким:

— Хорошо. Пусть будет так…. Знала, что прогонишь, но знала, зачем шла. Это трудно осознать сразу!.. Но ты Бог и волен поступать, как хочешь. Просто теперь вижу, что мой обман — благородный обман… А свадьба все равно завтра. И моя последняя молитва к тебе — приди! У меня нет родителей, так будь моим отцом. Посажёным отцом!

— Ты сумасшедшая! — крикнул Ражный в лицо, — И Максы твои сошли с ума! Вы все сумасшедшие!

Как и в прошлый раз, он вытолкал Милю на крыльцо, бросил ей туфли.

Она успела забросить эти туфли назад — буквально в узкую щель закрываемой двери.

— Пойду босой!.. Не забудь! Завтра, в два часа! Ражный закрылся на ключ, после чего вставил в петли засов и остался сам с собой, будто с холодной, тяжкой каменной глыбой…

На следующий день до полудня он не находил себе места и несколько раз, словно во сне, вдруг просыпался в момент, когда отвязывал лодку, собираясь куда-то плыть, обнаруживал себя в машине с запущенным двигателем или спохватывался, что идёт по зарастающему просёлку и прошёл уже немало.

В Зелёный Берег можно было попасть по воде и по суше…

А вечером он услышал крики на другом берегу, затем щёлкнул пистолетный выстрел — кто-то просил лодку. Это случалось редко, потому что дорогой через реку лет двадцать никто не ходил, некуда было идти: в той стороне на сотню километров никто не жил. Ражный отвязал дюральку и поплыл на вёслах…

Братьев Трапезниковых вели пять человек — участковый милиционер, три омоновца с автоматами и офицер. Вели, словно колодников в прошлые времена: каждый был в наручниках, и кроме того, третьи кандалы сковывали их вместе. И к этим третьим были привязаны две верёвки, своеобразные растяжки, чтобы держать спереди и сзади, как держат дикого медведя, когда выводят на люди. И все меры предосторожности были неслучайными: физиономии у конвоиров напоминали жареные баклажаны, особенно досталось омоновцам и офицеру, рука которого висела на перевязи. Но на самих Максах ни царапинки.

С перевозом вышла заминка, точнее, ситуация, как в загадке про волка, козу и капусту — маленькая лодка не поднимала четверых. Первым рейсом повезли двух омоновцев и участкового, так что Ражный остался на том берегу и успел поговорить с братьями. Автоматчик пытался уложить их на землю, однако Максы не послушались и сели у воды.

— Дядя Слава, ты не знаешь, кто нас выдал? — спросил младший.

— Не знаю, — проронил Ражный, ощущая гнетущее чувство жалости и опустошённости.

— Может, Агошков?.. Но мы его на свадьбу пригласили, чтоб помириться. И он пришёл.

Егерь скрывался в лесах с тех пор, как зарезал Каймака в гостинице. Его никто не преследовал, не разыскивал, однако он все равно прятался и приходил домой по ночам, принося семье пропитание. Но сам уже больше года ничего не ел, пил только родниковую воду, почернел и напоминал египетскую мумию.

— Это не Агошков, — вдруг сверкнул глазами старший. — Это ты нас выдал! Ты, дядя Слава! Потому что захотел отнять у нас Милю.

— Не правда, он не выдавал! — уже привычно — давно спорили! — заявил младший. — Потому что он честный!

— Но Миля была у него на базе до пяти утра!

Я видел, как он внёс её в дом! На руках! Видел сам!.. Это честно?

— Ну и что? Она же свободная девушка и ходила приглашать на свадьбу. Как посажёного отца.

— Зачем он взял её на руки?!

— Взял, ну и что?

— А то! Она… Она спала с ним! Гляди, он в глаза нам смотреть не может!

— Потому что за тебя стыдно!

— Ты её плохо знаешь! И его! Он же оборотень! Оборотень! Помнишь, видели в дубраве?!.. И она!

— Не сердись на него, — попросил младший. — Он от горя совсем голову потерял…

— Я не сержусь, — заверил Ражный.

— Почему тогда не пришёл? Миля ждала. Мы все ждали и не начинали… Тут они нагрянули. — Макс глянул на конвоиров. — Дали бы хоть свадьбу справить, нелюди…

— Заткнись! — рыкнул на него офицер. — Пока я тебя уродом не сделал…

Одеты они были в свадебные наряды — новенький камуфляж, сейчас грязный и изодранный во время схватки с ОМОНом, под куртками вместо тельняшек виднелись белые рубашки и сбитые, растянутые галстуки…

— Дядь Слав, скажи им, что мы в армию непригодны, — тоскливо попросил младший. — Скажи, что свидетельства подложные…

— Ладно, не ной! — оборвал его старший. — Отсидим, отслужим и вернёмся. И тогда отомстим!

— Сделай что-нибудь, дядя Слава, — зашептал младший. — Ты же колдун, ты же все можешь! Сделай так, чтобы наручники рассыпались, чтобы все вернулось, как было… Сделай? Ты ведь оживил Милю?

Омоновец не услышал, но что-то заподозрил, шевельнул стволом в сторону Ражного.

— Отойди. Я сказал, отойди от задержанных!

— Так бывает в сказках, — сказал Ражный. — От волшебных слов спадают цепи, и все возвращается к прежнему состоянию… Но я не знаю таких слов.

— Хватит реветь! — огрызнулся старший брат и глянул на Ражного. — Надо уметь держать удар.

— А как же Миля?..

— Да её удавить мало!

Младший поднял печальные глаза.

— Не давай её в обиду, дядя Слава… Ты ведь это можешь?

— Не дам, — пообещал Ражный. — Служите спокойно.

— Агошкову скажи, подло так поступать… Мы его на свадьбу, а он…

Бежавший в леса егерь был лёгок на помине и пришёл на базу через полтора часа, как увезли пойманных братьев. Обтянутый тёмной кожей скелет каким-то образом передвигался, причём, быстро и ловко, почти мгновенно меняя направление, как летающая тарелка.

Зажившие было царапины на щеках, оставленные Милей, с началом великого поста вновь открылись и теперь постоянно мокли от сукровицы…

— Со свадьбы летишь? — спросил Ражный.

— Да уж, сыграли свадебку, — проскрипел Агошков. — Покричали «горько»…

— Младший на тебя думает, старший — на меня…. Кто-то из нас сдал.