Джеймс Брэнч Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

— По–моему, здесь есть женщины, — огрызнулся его отец. — Считается, что у многих женщин была совесть. Но эти совестливые женщины, вероятно, содержатся отдельно от нас, мужчин, в какой–то другой части Ада по причине того, что если б их пустили в Хоразму, они бы попытались прибрать это место и сделать его пригодным для жилья. Я знаю, что твоя мать с ходу бы этим занялась.

— О, сударь, вы по–прежнему находите в матери недостатки?

— Твоя мать, Юрген, во многом была восхитительной женщиной. Но, — сказал Котт, — она меня не понимала.

— Конечно, это неприятно. Тем не менее, все, что вы говорите о пребывании здесь женщин, всего лишь догадки.

— Нет! — сказал Котт. — Но мне не нужно больше твоего бесстыдства. Сколько раз тебе говорить?

Юрген задумчиво почесал ухо. Он все еще помнил сказанное Дедушкой Сатаной, и раздражение Котта казалось многообещающим.

— Но, могу поспорить, все женщины здесь уродины.

— Нет! — сердито сказал его отец. — Почему ты продолжаешь мне перечить?

— Потому что вы не знаете, о чем говорите, — сказал Юрген, подстрекая его. — Откуда могли взяться привлекательные женщины в таком ужасном месте? Нежная плоть сгорела бы на их тонких костях, а прелестнейшая из цариц превратилась бы в жуткую головешку.

— Думаю, что есть множество вампирок, суккубов и таких тварей, которым огонь вообще не вредит, поскольку эти твари наделены неугасимым пылом, который жарче огня. И ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, поэтому тебе нет нужды стоять, вылупившись на меня, словно напуганная мать–настоятельница!

— О сударь, но вы отлично знаете, что у меня нет ничего общего с подобными неисправимыми особами.

— Ничего такого не знаю. Ты мне, вероятно, врешь. Ты мне всегда врал. По–моему, ты уже собрался на свидание с вампиркой.

— Что, сударь? Жуткая тварь с клыками и перепончатыми крыльями?

— Нет, но весьма ядовитая и соблазнительная красивая тварь.

— Да ну! Не думаете же вы в действительности, что она красива?

— Думаю. Как ты смеешь говорить мне, что я думаю, а что не думаю?

— Ну ладно, у меня с ней ничего не будет.

— А по–моему, будет, — сказал отец. — И, по–моему, ты прибегнешь к своим трюкам в отношениях с ней до истечения этого часа. Неужели я не знаю императоров? И неужели не знаю тебя?

И Котт начал говорить о прошлом Юргена в обычных выражениях семейной перебранки, которые не везде удобно повторять. А бесы, мучившие Котта, в смущении отошли и, пока Котт говорил, держались вне пределов слышимости.

ГЛАВА XXXVII

Изобретение прелестной вампирки

И Котт вновь расстался с сыном в гневе, а Юрген вновь повернул к Геенне. И было или не было это совпадением, но Юрген повстречал точно такую вампирку, в мысли о которой он завлек отца. Она являлась наиболее соблазнительной и красивой тварью, которую только мог вообразить отец Юргена или любой другой мужчина. На ней было одеяние оранжевого цвета — по причине, достаточно хорошо известной в Аду, расшитое зелеными фиговыми листьями.

— Доброе утро, сударыня, — сказал Юрген. — И куда же вы направляетесь?

— Вообще–то никуда, молодой человек. У меня сейчас отпуск, полагающийся ежегодно по закону Калки…

— А кто такой Калки, сударыня?

— Пока никто. Но он явится в виде жеребца. Меж тем его Закон предшествует ему, так что я мирно провожу свой отпуск в Аду, и никто мне, как бывает обычно, не досаждает.

— А кто же это делает обычно, сударыня?

— Вы должны понять, что на земле у вампирки нет покоя, поскольку множество красивых малых вроде вас расхаживают повсюду, горя желанием быть погубленными.

— Но как, сударыня, получилось, что вы стали вампиркой, если такая жизнь вас не радует? И как вас зовут?

— Мое имя, сударь, — печально ответила вампирка, — Флоримель, потому что моя натура, не меньше, чем внешность, была прекрасна, как полевые цветы, и сладка, как мед, который пчелы (предоставляющие нам такие восхитительные образцы производства) добывают из этих цветов. Но досадное несчастье все это изменило. Однажды мне случилось заболеть и умереть (что, конечно, могло произойти с кем угодно), а когда похоронная процессия покидала дом, через мой гроб перепрыгнула кошка. Это самое ужасное несчастье, какое только могло постигнуть бедную умершую девушку — всеми уважаемую и к тому же швею нарасхват. Хотя даже тогда худшее можно было предотвратить, не будь моя невестка той, кого называют «человечными», и по–идиотски привязана к этой кошке. Поэтому кошку не убили, а я, конечно же, стала вампиркой.

— Да, я понимаю, что это было неизбежно. И все же это едва ли кажется справедливым. Мне жаль тебя, моя милая. — И Юрген вздохнул.

— Я бы предпочла, сударь, чтобы вы не обращались ко мне так фамильярно, поскольку мы с вами пренебрегли формальностями и не представлены друг другу. А при отсутствии общих знакомых этого должным образом не сделать.

— У меня нет под рукой герольда, так как я путешествую инкогнито. Однако я — тот самый Юрген, который недавно сделался императором Нумырийским, королем Евбонийским, принцем Кокаиньским, герцогом Логрейским и о котором вы, без сомнения, слышали.

— Разумеется! — ответила она, поправляя прическу. — И кто бы мог подумать — встретить ваше высочество в таком месте!

— Императору говорят «величество», моя милая. Это, конечно, лишь деталь, но при моем положении приходится быть слегка требовательным.

— Вполне понимаю, ваше величество. На самом деле я могла бы различить ваш титул по вашему прелестному одеянию. Я могу лишь умолять вас посмотреть сквозь пальцы на непреднамеренное нарушение этикета. И смею добавить, что доброе сердце открывает великолепие своей снисходительности посредством интереса, который ваше величество только что проявили к истории моей беды.

«Честное слово, — подумал Юрген, — в этом потоке слов я, кажется, узнаю воображение моего отца в гневе».

Затем Флоримель рассказала Юргену о своем ужасном пробуждении в могиле и о том, что случилось там с ее руками и ногами, покуда она против своей воли питалась отвратительнейшим способом, погубив сперва свою родню, а затем и соседей. Сделав это, она воскресла.

— Но та кошка все еще была жива, и это меня беспокоило. Тогда я положила конец этой истории. Я забралась на церковную колокольню — не одна, но о том, кто был со мной, я предпочитаю не говорить. И в полночь я ударила в колокол так, что все, слышавшие его, заболели и умерли. А я заплакала, поскольку знала, что, когда будет погублено все, что было близко мне в первой жизни во плоти, я буду вынуждена отправиться в новые края на поиски пищи, которая лишь одна может прокормить меня, а я всегда была искренне привязана к дому. Так что, ваше величество, я навсегда бросила шитье и стала прелестной опасностью, проносящимся над землей опустошением, злом, поражающим по ночам, несмотря на мое отвращение к работе в ночное время. И я крайне не люблю то, что делаю, ибо печальная судьба — стать вампиркой, но при этом сочувствовать своим жертвам и, в частности, их бедным матерям.