Кирилл Довыдовский - Каятан

– Пап, – в полголоса произнесла Кира, – ты не говорил, что у тебя в друзьях нелюди.

– За пределами Термилиона это ни у кого не вызывает подозрения, а в Аане вообще в порядке вещей. Кстати, будет лучше, если ты не станешь употреблять это слово – «нелюди». Оно особой популярностью не пользуется, а с сикорцами, как и со многими другими представителями других рас, тебе придется встречаться многократно. Да и что мне говорить? Ты ведь об этом и так кучу книг прочитала.

– Прочитать и увидеть собственными глазами – это две большие разницы.

– Вот я и говорю: лучше сразу привыкай.

Следуя за сикорцем, они шли по побережью немногим менее часа. Потом перед ними открылся великолепный пейзаж. В полусотне метров от берега их ждал Корабль. Ничего подобного Кира не видела раньше.

– Сикорский «Морской еж» – не «Красная черепаха», конечно, однако… – улыбнувшись, отец махнул рукой в сторону моря, – все равно внушает, не правда ли?

Корабль, конечно, внушал. Странной полуовальной формы, он поначалу представлялся скорее громадной рыбацкой лодкой, нежели военно-морским судном, но подобное впечатление быстро рассеивалось. Кира видела корабли и раньше, и этот, безусловно, был именно военным, но понимание этого факта только усиливало создаваемое судном ощущение его крайней непохожести на корабли людей.

Прежде всего необычна была окраска, причем Кира была уверена, что своим грязновато-серым цветом корабль был обязан не какой-нибудь экзотической краске, а самому материалу, из которого был изготовлен. Уникален был корпус. Покрытый по всей площади непонятного происхождения пупырышками диаметром около метра – Кира заметила, – он имел плоское дно, притом практически не притопленное, но странным образом прилипшее к воде: оно совершенно не обращало внимания на волны. Корабль был так же неподвижен, как если бы лежал в песке. К носу, сильно задранному вверх, корпус крайне резко сужался – совсем не так, как у человеческих судов. Возникающее в результате такой особенности значительное пространство в лицевой части становилось отличной мишенью как для волн, так и для удара тарана, но все это с лихвой компенсировалось двумя десятками мощных пятиметровых шипов ровного черного цвета, казавшихся неотделимыми элементами корпуса. Свободен от шипов был только самый центр площадки, оттуда на море взирало два красных глаза со зрачками в виде неаккуратных черных брызг.

Борта корабля были очень высокие, испещренные большим количеством окошек-бойниц, надпалубные постройки не были видны. Мачт, как и любых других приспособлений для поддержания парусов, не имелось. Двигаться судно должно было при помощи магии. Человеческие корабли в большинстве случаев также оснащались магическими движителями, но и мачтами кораблестроители, как правило, не брезговали. Вольный морской ветер, в отличие от услуг мага, не стоит ничего.

– Он не из дерева? – спросила Кира.

– Точно, – подтвердил отец. – Из панциря шипастого кита, причем не скроенного по кусочкам, а целого. И он намного прочнее и легче дерева, так что скорость эта посудина может развивать весьма и весьма впечатляющую.

– Но ведь кит с таким панцирем весил никак не меньше двух сотен тонн! И шипастые киты очень любят нападать на корабли. Как они сумели поймать эту зверюгу?

– Как только это узнаешь, обещай, что первому расскажешь мне, – произнес отец. – Думаю, мы сможем неплохо на этом заработать.

Аккуттуран оказался первым, но далеко не единственным встреченным ими сикорцем или, как они предпочитали называть себя сами, «сикорианином». Когда она вместе с остальными оказалась на корабле, их стало так много, что у Киры зарябило в глазах.

Чешуя у сикорцев действительно была самой разнообразной окраски. Начиная со светлых особей – таких, как Аккуттуран, и заканчивая практически черными «ящерицами». Одновременно на палубе могло находиться до десятка сикорцев, но они постоянно менялись, и хотя кожный рисунок у каждого из них был неповторим, различия зачастую были едва заметны, и определить точное число особей на корабле было нельзя. Особенно учитывая то, что «под палубу» их не пускали вообще, а для их ночлега было собрано что-то среднее между шалашом и маленькой хижиной – явно временного свойства.

– Сикорцы не любят подолгу находиться под открытым солнцем, – рассказывал отец, когда шел уже третий день их морского путешествия, – даже несмотря на то, что сейчас не жарко. Да и общество людей им не слишком нравится: если бы не их союз с Ааном, нас бы, конечно, не повезли. А вниз не пускают – потому что не хотят выдавать секретов. Ты ведь заметила, как быстро мы движемся? Дело не только в легком корпусе: у них еще и движитель какой-то особенный.

– Я думала, Аккуттуран тебе доверяет, – сказала Кира.

– Доверяет, – согласился отец, – но только до той степени, до которой он может довериться человеку. Да и нет смысла рисковать.

Переводя взгляд на зеленые лица своих любимых сестренок, ни на мгновение не покидающих одну из многочисленных бойниц, Кира не могла сдержать улыбки. Она нисколько не сомневалась, что морская прогулка идет им на пользу. Может быть, активное «очищение» организма заодно сделает их невыносимый характер чуть более сносным… Кира вздохнула: надежды было мало.

– Пап, ты помнишь того парня, который тогда… помог нам, дома еще? Как ты думаешь, что с ним случилось? – вопрос вырвался у Киры внезапно, но сама мысль не давала покоя давно. Свободного времени было слишком много. Главным воспоминанием о недавних событиях было лицо парня, которого она так и не увидела. Хотя вспоминать что-то, чего видеть не приходилось… странно.

Он ответил, только глубоко вдохнув – спустя несколько секунд:

– Наверное, можно было бы сказать, что все бывает, – издалека начал он, – и это было бы правдой, но… – покачал он головой, – мало шансов. Скорее их нет совсем. То, что он сумел уйти на своих ногах, значит только, что он умеет сопротивляться боли. Яд все равно никуда не денется…

Какое-то время отец стоял, молча вглядываясь в играющее за бортом море, потом опять заговорил – тоном чуть менее грустным:

– Знаешь, тебе это может показаться неправильным, но… будет лучше, если ты забудешь и тот вечер, и все, что с ним связано. Я знаю: он, кем бы он ни был, помог нам, и твое чувство вины понятно. Понятно, но совершенно бессмысленно. Мы его больше никогда не увидим и ничем помочь не сможем. Не мучайся зря, – ни к чему хорошему это не приведет.

Кира не стала спорить. Отец хотел успокоить ее … Она поняла, что сам он, хоть и был благодарен… ему, но о причинах думать не стал, предпочел оставить все в прошлом. Нельзя приказать себе думать или не думать о чем-то. Наверное, со временем все изменится, и она скорей всего тоже сможет забыть… Сейчас в это совсем не верилось.