Софья Ролдугина - Зажечь звезду

Кровь на полу начинает искрить, будто сквозь нее пропускают электрический ток. Ханна медленно выскальзывает из расслабленных рук Лобейры и оседает на пол. Мир подергивается потусторонними тенями. Вой, хохот, тихий плач… Ветер завывает, но этот вой не похож на волчий. Так воют брошенные собаки.

Кажется, я слышу крики. Полные ужаса, боли, отвращения. И сквозь них прорывается звук рыданий…

Пляска стихий продолжалась всего несколько секунд. Когда она остановилась, то вокруг не было ничего живого — только обломки черного алтаря, остывающие угли и изломанные, мертвые тела. Много тел… И Ханна… Нет…

Тихо поскуливая, я подползла к девочке, хрупкой куклой застывшей на полу. Обрывки джинсов тут же намокли от крови. Все так бессмысленно… Я мягко обвела пальцами веки — как крылья мертвых бабочек, мягкие ресницы, четкую линию скул… Она могла вырасти, и стать такой сильной, такой необычной, такой прекрасной… А я отняла у нее это все. Купила ее жизнью свою. Во всем виновата только моя беспечность…

Всхлипывая, приподняла ее, прижимая к себе, зарылась лицом в промокшие от крови волосы. Дура. Поздно плакать… уже поздно.

Где-то рядом жалко, тонко тявкнули. Шорох — и к моему боку прислонилось что-то горячее, пушистое. От удивления у меня даже слезы высохли. Неужели кто-то из ведарси… выжил?

Я оглянулась и застыла. У моих ног жалобно притулился лисенок. Огромные глазищи — каре-зеленые, разумные, такие у зверей не бывают. Пушистая шубка слиплась от грязи и крови, но все еще можно было — меня пробил истерический смех — все еще можно было различить, что волоски не рыжие, а всех красок мира — алые, фиолетовые, черные, белые, желтые, багряные, розовые и кислотно-зеленые… Переднюю лапу прочно охватывала вязь кварцевых бусин.

— Ками… — растерянно выдохнула я, проводя рукой по мягкой шерсти. Звереныш тоненько вякнул и свернулся в клубок. — Скверное вышло приключение, да?

Лис разглядывал меня глазами больного ребенка — внимательно, спокойно и без всякой надежды. Угли на полу медленно остывали. Кусочек неба в круглой дыре наверху стремительно бледнел. Где-то невообразимо далеко голосили птицы. А ведь до весны еще далеко… Зачем они поют? Чему радуются?

— Знаешь, лисенок, больше всего на свете я боялась именно этого. Что не смогу защитить. Умирать, в общем-то, не страшно. Ты ведь даже не почувствуешь, не поймешь, что тебя больше нет… А вот жить после чужой смерти… страшно…

Ты слышал, лисенок, как говорят: всегда виноват слабый? Не верь. Виноват сильный. Потому что только сильный сумеет защитить, предусмотреть, предвидеть… Знаешь, я так привыкла быть слабой, что теперь не справляюсь. Рядом всегда был кто-то, кто мог постоять за меня, протянуть руку, посоветовать, поддержать. Мама, Лиссэ, Максимилиан, Тантаэ, Риан, Айне, Дэриэлл… Я рассказывала тебе о Дэриэлле? Нет? Странно. И про Айне не рассказывала? А ведь это она отправила меня сюда… Пророчица… Интересно, а знала Айне, как все обернется? А если знала, то почему не предупредила меня?

Вопросы, вопросы… если бы я была достаточно сильной, мне бы не пришлось их задавать. Лучше бы я умерла, не она… Ханна… Ты плачешь? А мне казалось, лисы не умеют плакать. Получается, все-таки умеют…

Не надо, милый. Слезами не поможешь… Что ты на меня так смотришь? Что? Я тоже плачу? Нет. Уже нет. Тебе кажется, наверное…

Все так быстро меняется… Еще вчера мы готовились к этому походу и спорили, кто из нас — самый крутой путешественник. Точнее, это мы спорили, а Хани просто смотрела на нас. Она нигде не была, кроме этого городка… А я хотела показать ей весь мир — и не только человеческий. Похвастаться огромной библиотекой Академии, поводить по улочкам Зеленого, пригласить в гости в Кентал Савал… обязательно весной, когда цветут яблони. Еще вчера…

Смешно, а ведь совсем недавно я была такой же наивной девочкой, маленькой равейной, не умеющей себя защитить. Ничего не знала о мире, в котором живу, верила, что черное — это всегда черное, а белое — всегда белое, а все люди на свете делятся на знающих и пребывающих в неведении, свободных и опутанных узами. Почти как волки и собаки: одни живут в опасном мире, где правит сила и царят законы стаи, а другие — в маленьком, теплом, уютном, за толстыми стенами неосведомленности, с полной миской у носа и теплой подстилкой у двери. Себя я, конечно, причисляла к волкам… к волчатам. А потом меня похитил настоящий хищник, и мир перевернулся. Я смотрела в глаза своему чудовищу и думала, что теперь-то уж знаю все, а разумные твари бывают двух видов: люди и звери, а внешность не всегда правдива.

Ну что ты фыркаешь? Тебе не интересно, что было дальше? Интересно?..

… а дальше я влюбилась. Да-да, в то самое чудовище. Знаешь, лисенок, он был в шаге от того, чтобы убить меня. А я все равно смотрела на него восторженными глазами и говорила: для тебя — все, что угодно. И тогда-то мне подумалось, что нет разницы, хищник или простой человек. Главное — какое место он занимает в твоем сердце. Есть друзья и враги, есть любимые и соперники… А есть просто чужие. Эх, лисенок, когда я ехала сюда, то думала, что не найду здесь «своих». И опять попала впросак. Потому что здесь были вы… Ты и Хани, и бедняга Габриэла, и Ричард, и его младшая сестренка Лиз, и серьезный Томас, и слишком уж умный детектив Кристиан Рэд, и даже Эшли, напророчившая не хуже Айне… И снова я не знаю, что делать. Мир такой огромный… а я по-прежнему всего лишь щенок на подстилке у двери. Беспомощный и бесполезный…

— Это не так, — неожиданно резко прозвучало в тишине пещеры. Я оглянулась.

Ками нервно одернул грязную рубашку. Рукава были длинны на добрую треть, подол доходил почти до колена. Отодранный карман свисал неряшливым клоком.

— Не смотри на меня так, — буркнул он, плюхаясь рядом. — Моя одежда куда-то делась, а им, — он кивнул в сторону ведарси, — уже побоку.

— Ками, я… прости, — горло сдавило. Это чудо, что он выжил. А ведь Лобейра могла бы начать свою демонстрацию и с него… — Из-за меня…

— Глупости, — отрезал он. — Ханна сама так решила. Не надо обесценивать ее выбор дурацкими метаниями.

— Если бы я не приехала в этот город, то необходимость в подобном выборе бы никогда и не возникла, — зло ответила я, утыкаясь лицом в колени. — Не было бы ни инициации, ни нападений ведарси…

— Ага, а Ханна бы так и прозябала бы всю жизнь, прогибаясь под таких, как Эшли, в компании спивающегося отца, — выдохнул он и уселся рядом. Мне на плечи легла теплая рука. — Все случилось, как случилось. Если все время говорить «если…» можно сойти с ума. А чокнутая равейна нам не нужна!