Безымянные боги - Иван Жеребилов

— Войско нечисти к самой светлой границе подобралось, — ответила она. — Видно, их ещё больше стало, пока нас по порубам да лесам гоняли.

— А что князь?

— В ярости. Грозит Военегу и всей сотне головы отрубить, если…

— Если что?

— Если крепость выстоит, — закончила девушка.

Терем загудел, будто пчелиный рой. Началась суета, крики, бестолковая беготня. Всех, кто оружие в руках держать не мог, из детинца выдворяли в окольный город и посад. В срочном порядке к стене переместилась сотня дозорных. К вечеру должны были подтянуться сотня старшей дружины и четыреста мечей младшей, причём половина из них конными. К тому времени, когда опустились сумерки в детинце яблоку упасть негде стало, но подготовка и не думала стихать. В окольном городе начали созывать ополчение, коего в крепости насчитывалось около пяти сотен, отправили гонцов по деревням. Эти хоть до темноты не успеют, да к завтрашнему полудню придёт ещё сотни три.

Княжну, конечно, никто в тереме не оставил — отправили в окольный город, подальше от суеты и грядущих опасностей. С ней вместе услали и всю дворню, вместе с гриднями. Княгиня со слугами должна была приехать позже, а князь остался на Cтене вместе с дружинниками.

Ждан только каким-то чудом не растерялся от всей этой суеты и стремительности и даже сумел организовать переезд так, что ничего не потерялось и никого в толчее не помяли. Возы с княжеским добром беспрепятственно выехали из ворот детинца и двинулись к боярскому дому, в котором полагалось пребывать княжне, но, когда Ждан увидел, куда княжий возница направил куцый обоз, он едва не заорал, чтобы поворачивали прочь, да летели без оглядки куда глаза глядят. Предназначенный дом располагался подальше от детинца, где стояли все боярские дома, а главное — всего в двух домах от него высился терем тиуна Акима.

***

Конечно, он не стал кричать и бегать вокруг возов, требуя немедленного отъезда. Не хватало ещё больше переполошить толпу девок. Да они такой гвалт поднимут, что потом сам не рад будешь, но про себя он решил, что княжну здесь он не оставит и сам не будет, будто баран в стойле дожидаться смерти.

Цветава тоже сразу смекнула, что дело тут не то что нечисто, а смердит, хуже падали. Поэтому они со Жданом коротко переговорили, ещё до приезда княгини телохранительница проскользнула в светёлку возбуждённой переездом Ладославы. Ей подход вражьего войска, дружинники, поспешный побег из терема виделись настоящим приключением, и поэтому, когда подруженька Цветава предложила княжне пошутить с матушкой шутку, та не то что согласилась, а мало не завизжала от восторга.

В срочном порядке в светёлку к княжне вызвали девку Любинку, которая так на княжну походила, даже батюшка-воевода раз как-то спутал, разве что волосы подлиннее у неё, да глаза карие, а не голубые. Всем остальным в доме было объявлено, что княжна от хлопот дневных умаялась без меры и почивать ляжет пораньше, а Любинка ей будет сказки сказывать, да колыбельные петь. Цветаву тоже в светлице оставили, дабы никто покоя княжны не потревожил.

Как только закрылась на щеколду дверь. Любинку тут же взяли в оборот: обрядили в наряд Ладославы, волосы убрали под кичку[1], а после строго настрого запретили из комнаты выходить, даже если сам князь-воевода будет стучаться. А чтобы не вздумала баловать, княжна лично ей пригрозила, что расскажет батюшке, как вместо того чтобы косы Ладославе заплетать, Любинка частенько с конюхом Абсеем на конюшне целуется, а может, и не только. Та от таких посулов перепугалась до смерти, впрочем, княжна смилостивилась и пообещала, что коли шутка удастся, то будет Либинке и приданое богатое, и платье жемчугом расшитое, чтобы с Абсеем клятву богам принести.

Цветава сначала спрыгнула сама, потом помогла спуститься Ладославе. Та спрыгнула вниз из оконца даже не взвизгнув, лишь рассмеялась тихо, когда телохранительница её у самой земли подхватила. Ставни на окошке опочивальни тут же захлопнулись, как и оговорено было. Дальше они, обряженные в самые обыкновенные сарафаны и платки, проталкивались сквозь гудящую от тревоги толпу к воротам в посад, княжна крутила головой и охала на каждом шагу, всё норовила остановиться, то на баб с узлами вещей поглазеть, то на мужиков с топорами да копьями, собиравшимися в десятки, а то и целыми артелями, уже шагавшими к детинцу. Немного разочаровал её опустевший посад, разве что повеселило, как потешно бегают и визжат купцы, собирая добро в обозы, да снующие между амбарами и лабазами приказчики, похожие на муравьёв.

Когда они подошли к дому с резными коньками на воротах, уставшая было княжна хотела уже заплакать, и шутка не казалась такой уж смешной, но стоило только войти в калитку, как к ним под ноги кинулась рыжая собачка, да такая умильная, что Ладослава даже в ладоши захлопала. Собачонка совсем не напоминала злющих кудлатых кобелей с княжеской псарни, которых и погладить-то можно было только в присутствии псаря. Нет, эта оказалась ласковой и игривой, настоящей плясуньей, вон как завертелась вокруг! А потом на задние лапки встала и будто «барыню» начала ломать. Вот потеха!

На тявканье собачонки из дома выглянула красивая женщина-чудь, удивилась, увидев Цветаву, а ещё больше княжне, но, конечно, прогонять не стала, напротив, позвала в дом и угостила пирогами, которые оказались даже вкуснее, чем у княжьей стряпухи бабки Лукерьи. А дом у красавицы Сияны оказался уютными совсем не таким пустым, как тот, в который Ладославе матушка велела ехать, так что она сама не заметила, как, наевшись пирогов, напившись травяного чаю, уснула на лавке крепким сном. Правда не заметила она ещё и того, что Цветава и Сияна себе другой чай заваривали и пили совсем понемногу, больше подливая ей.

Когда княжна уснула, Цветава с Сияной вышли в светёлку вдовы и уже там продолжили разговор, правда, вдова произнесла лишь одно слово:

— Беда?

— Беда, Сиянушка, — кивнула Цветава. — Враг под стену уже подошёл, а в тереме у князя —