Талиесин - Стивен Рэй Лоухед
Талиесин с Харитой проехали сквозь вонь и кутерьму к жилищу местного правителя — тот жил на вилле довольно далеко от города, на реке Тови. Вилла состояла из большой центральной части с портиком и двумя длинными крыльями. По одну сторону между крыльями располагался парадный двор, по другую — баня, окруженная кухнями, мастерскими и спальнями.
Недалеко от виллы на пригорке стоял храм — крохотное помещение, окруженное колоннадой. Из дыры в куполе поднимался черный дым.
Вилла была очень старой и давно уже перешла от потомков первого владельца к совершенно чужим людям, однако содержалась в порядке. Хотя красную глиняную черепицу и пришлось местами заменить шиферным сланцем, а одно из крыльев лежало в руинах, дворы были чисто выметены, а на наклонном земляном спуске у входа красовались новые перила.
— Здесь любят порядок, — заметил Талиесин, разглядывая внушительное строение. Он подмигнул Харите. — Посмотрим, любят ли здесь песни.
— Тебе стоит запеть, любовь моя, и ворота распахнутся перед тобой, серебряные монеты польются из кошельков, и золото посыплется тебе в ладони дождем. Зачем спрашивать, любезны ли песни хозяину здешних мест? Никто не устоит перед твоей арфой, и ты это знаешь лучше других.
Талиесин рассмеялся. Он привязал коня к ближайшему кусту, и они пошли к входу, где их встретил тщедушный старик с коротко стриженными седыми волосами. Он был одет и подпоясан на римский манер, хотя шею его украшала бронзовая гривна. С сомнением глядя на пришельцев, он ворчливо спросил:
— Кто вы такие?
— Я бард, зовусь Талиесин ап Эльфин. Это моя жена Харита. Мы приехали с юга с посланием здешнему повелителю от его родича.
Старик сощурился, прикидывая, правду ли говорит Талиесин, потом пожал плечами и сказал:
— Можете войти и подождать. Нашего господина нет дома. Он объезжает поля и вернется только на закате.
— Тогда покажи, где вода, друг, — сказал Талиесин, — чтобы нам напоить лошадь и смыть с себя дорожную пыль.
— Вода там. — Он указал на реку, потом, приняв в расчет Хариту, добавил: — Да, у нас есть баня. Можете помыться в ней. — С этими словами он повернулся и ушел в дом.
Расседлав и напоив коня, Талиесин с Харитой вошли в здание. Они никого не увидели, но легко отыскали баню. В прямоугольном зале было тепло и сыро, на цветной облицовке стен поблескивали капельки влаги.
Сам бассейн был квадратный, с высокими колоннами по периметру. Бело-красный мозаичный пол представлял четыре времени года в виде четырех дев, расположенных по углам бани. Талиесин мигом скинул одежду и вошел в теплую воду.
— Ах, — вздохнул он, — вот стану королем, первым делом заведу баню.
— То же самое ты говорил о кровати! — отвечала Харита. Она сбросила верхнюю рубаху, но осталась в короткой нижней, соскользнула в воду с противоположного края бассейна и поплыла к Талиесину. Они встретились посередине, обнялись и неторопливо поплыли, ощущая, как растворяется в подогретой воде усталость; их тихие голоса гулко отдавались под высокими сводами зала.
Искупавшись, они вышли в соседний двор, легли на широкие каменные скамьи и немного подремали, обсыхая на солнце. Талиесин проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Он повернулся и увидел Хариту.
— Мой пригожий бард, — сказала она, гладя его грудь. — Все эти дни были, как сон, такой дивный, что я боюсь проснуться. Не оставляй меня, Талиесин.
— Не оставлю, Владычица озера, — сказал он, беря в ладони ее лицо. Они долго сидели в пустом дворе, тихо разговаривали и смеялись вполголоса.
Вечером, на закате, вернулся правитель Маридуна с четырьмя воеводами. Они вошли в зал с конюшни в то время, когда Талиесин и Харита входили со двора, и в мгновение ока весь дом ожил. Словно по волшебству, комнаты заполнили слуги, которые деловито сновали туда-сюда. В большом очаге запылал огонь, появились роги с вином. Чернокосые девушки внесли тазы, чтобы помыть руки и ноги королю и воеводам, из которых двое приходились правителю сыновьями.
В разгар суеты появился старик, которого Харита и Талиесин видели утром. За ним двое слуг тащили резное кресло. Кресло водрузили посреди зала, и вождь важно опустился на свой трон. Для остальных поставили кресла попроще, и, когда все расселись, девушки принялись мыть им ноги.
Вошел человек с животом, как мучной куль. Он вышагивал с такой напыщенной важностью, что, если бы не засаленный бурый балахон, его впору было бы принять за хозяина дома. Позади семенил худосочный юнец — он нес жезл с железным набалдашником.
— Языческий жрец из храма и его служка, — прошептал Талиесин.
Харита приметила явно неодобрительный взгляд, которым, проходя, наградил их жрец.
Седой управитель, склонившись, заговорил с королем. Тот обвел глазами комнату и остановил взгляд на пришельцах, потом что-то сказал старику, и тот, подойдя к Харите и Талиесину, произнес:
— Владыка Пендаран желает выслушать вашу песню. Если ему понравится, можете оставаться. Если нет, убирайтесь вон.
— Справедливо, — отвечал Талиесин. — Можно мне с ним поговорить?
— Как хочешь. — Старик повернулся, чтобы уйти.
— Сделай милость, друг. — Талиесин удержал его за рукав. — Представь меня твоему господину.
Взяв Хариту за руку, Талиесин вслед за управителем подошел к королю, который сидел, поставив босые ступни на колени девушке, поливавшей их водой из кувшина.
— Бард Талиесин желает быть представленным, — сказал управитель.
Пендаран Гледдиврудд, правитель деметов, сидел на резном троне, ссутулясь и положив на колени меч. Его длинное, морщинистое лицо кривила усмешка. Он мрачно взглянул на Талиесина, чуть менее мрачно — на Хариту, взял у мальчика кубок с вином и хмыкнул.
Талиесин склонил голову и произнес:
— Я Талиесин, главный бард Эльфина ап Гвиддно из Гвинедда.
Мальчик налил и протянул ему кубок. Талиесин поблагодарил и поднес вино к губам, но в этот миг Пендаран Гледдиврудд встал и вышиб кубок из рук барда. Кубок со звоном покатился по полу, вино выплеснулось на мозаичный пол, замочив Талиесину сапоги и штаны.
— Спой прежде, — проревел Пендаран.
Четверо у него за спиной загоготали, хлопая себя по коленям и грубо тыча пальцами в певца.
— Возможно, — все так же ровно и твердо продолжал Талиесин, — имя Эльфина для деметов — пустой звук, но я видел, как под его кровом гостей привечали и сажали на лучшие места из одного лишь уважения.
Пендаран скривился еще пуще.
— Если тебе не по душе наше гостеприимство, иди побираться к другим.
Запустив руку в дорожную суму, Талиесин
