Кукольная королева (СИ) - Сафонова Евгения

Закрыв глаза, Таша слушала тишину.

— Ты бы хотела, наверное, знать, почему ты здесь? Чего мы ждём? Что я хочу?

Она могла не отвечать, но не могла не слушать. И забыться — тоже. Это было хуже, чем смерть, хуже, чем пытки: лежать перед ним марионеткой с обрубленными нитками, лежать и знать, что ты ничего, ничего, ничего не можешь сделать…

Его плащ зашуршал вдруг совсем близко.

Таша вздрогнула, когда чужие пальцы легко коснулись её руки, но удержалась от того, чтобы взглянуть на него. Следом исчезло ощущение давления на ладонь, с которым она успела свыкнуться — Палач снял платок, которым Алексас перевязал её рану. Невесть откуда повеяло мятой, зверобоем и подорожником.

Когда ладони ласково коснулось что-то прохладное и вязкое, успокаивая боль приятным холодком, Таша хотела вывернуть руку — и не смогла. И лишь беспомощно лежала, пока враг возился с её раной, с издевательской бережностью втирая в кожу целительную мазь.

— Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Ты слишком хрупкая и дорогая игрушка, чтобы так бездарно тебя испортить. — Она почувствовала, как шёлк платка вновь обвивает руку, затягиваясь крепким узелком; следом услышала, как Палач встаёт. — Сколько лет я замыкал этот круг… ах, девочка моя, если бы ты только знала, как много интересного ждёт тебя на уготованном мною пути! Так и тянет рассказать — но, увы, испорчу эффект…

Холод мурашками побежал по Ташиной спине, когда он поставил её на ноги. Одной рукой прижав к себе — пальцы его теперь пахли мятой, — цепкими пальцами другой взял за подбородок, заставив вскинуть голову.

— Посмотри на меня.

Она лишь зажмурилась крепче: вдруг осознав, что от него не пахнет ничем иным, кроме этой проклятой мяты, будто его тело было лишь сгустившимся воздухом.

— Я ведь могу и заставить. — Он говорил так тихо, что голос почти сливался с шипением огня. — Но если будешь послушной, сниму заклятие.

Вдалеке глухо заворчала громом грозовая туча.

Таша медленно разомкнула веки.

Его глаза были серыми, отливающими в голубой. Светлыми, совсем не злыми, жуткими в своей участливой человечности.

Таша никогда не знала, что такое ненависть. Ей просто некого было ненавидеть.

Сейчас ненависть была единственным, что у неё осталось.

Если бы только можно было разбить в кровь это лицо, ударить, избить, разодрать — чтобы он ощутил хоть сотую часть её боли; если бы можно было отнять у него всё, что ему дорого, стереть это в порошок, в прах — но у него, верно, и нет ничего, чем бы он дорожил…

Я хочу, чтобы ты умер, мразь. Хочу, чтобы ты лежал мёртвый, холодный, в земле, где только черви составят тебе компанию…

Он усмехнулся как-то странно… весело?..

А потом разжал руки, отступил на шаг — и Таша поняла, что стоит на ногах. Сама.

— Пытаться бежать или перекинуться не советую. — Палач с интересом ждал её реакции. — Не забывай, кто я. Далеко не убежишь, сильно не навредишь.

Она посмотрела на амадэя, чьи одежды казались отрезом ночной тьмы. Обвела взглядом наёмников у костра, стену леса вокруг маленькой площадки, отвесный обрыв позади.

Опустила глаза на тело Джеми у своих ног.

— Он просто спит. Ничего серьёзного. Правда, сон его будет долгим.

Плевать, что попытка бегства обречена, думала Таша. Было бы плевать, если бы не…

— Освободи Лив. И мальчишек. — В её голосе не было страха. — Я же у тебя, ты своего добился.

Он покачал головой:

— Боюсь, ты наделаешь больших глупостей, если будешь знать, что тебя ничто не держит.

Таша сжала кулаки; утихшая было боль вновь резанула ладонь.

— И что ты хочешь? — всё-таки спросила она.

— От тебя — ничего.

— Тогда зачем?..

Он улыбнулся, и от этой улыбки жуть пробрала Ташу до костей.

— Увидишь. Уже скоро.

— Уже очень скоро.

Знакомый голос заставил Ташу встрепенуться — и один её кукловод обернулся, чтобы увидеть, как шагнул на свет второй.

Некоторое время Воин и Зрящий, вышедший из темноты, просто смотрели друг на друга: две тени, разделённые неровным пламенем костра. Потом первый, не отводя взгляда, махнул рукой. Наёмники мгновенно вскочили; двое сгребли за руки Ташу, не рискнувшую вырываться, ещё двое подхватили Алексаса, и пленников оттащили в сторону.

Место долгожданного свидания было свободно.

— Здравствуй, Арон. — Воин сделал шаг вперёд, и мягкая безрадостная улыбка скривила его губы. — Рад тебе несказанно. Сколько лет, сколько зим… две или три сотни?

Зрящий двинулся ему навстречу:

— Приветствую, Лиар, — негромко произнёс он.

— Не желаешь, чтобы я здравствовал? Но этикет или элементарные правила приличия стоит соблюдать… ах да, ты же никогда не был сторонником законов и правил. Как я мог забыть.

Арон промолчал.

Алексаса бесцеремонно швырнули на землю, Ташу — следом, прямо на него. Амадэи, даже не взглянув в их сторону, остановились в нескольких шагах друг от друга: тот, кто воплощал тьму — склонив голову набок, как любопытный мальчишка, тот, кто воплощал свет — держась прямо и ровно, чуть вскинув подбородок.

— Знаешь, — вдруг сказал Лиар, — вот смотрю на тебя спустя все эти годы, и… может, мы сможем забыть о ненависти? Вспомнить, кем мы были когда-то, начать всё сначала?

Во взгляде Арона почти не было удивления.

Почти.

— Мы ведь братья. Всё ещё, — продолжал Лиар. Светлые глаза тёмного амадэя были абсолютно серьёзны. — И я люблю тебя — всё еще. Может, и ты сможешь меня простить? Может, ещё есть надежда… для нас обоих?

За бесстрастностью на лице Зрящего всё же проступило изумление.

Воин слегка улыбнулся. Чуть виновато, очень искренне.

Потом его улыбка стала шире.

А потом он рассмеялся.

— Ох, Арон, Арон, — вымолвил он весело. — Право, не перестаю тебе удивляться. Всё ещё веришь, что всегда можно отыграть всё назад и начать сначала?

Тот качнул головой: коротким, досадливым жестом человека, жалеющего о собственной глупости.

— Отпусти их, Лиар, — сказал он негромко и устало. — Я здесь, и я хочу закончить эту игру. Сейчас.

— И ты не бежишь с поля боя? Неожиданно.