Кейт Эллиот - Королевский дракон

— Ты ожесточился, Агиус. Раньше ты не был таким.

Он с силой прижал голову к ее груди и заговорил глухим голосом:

— Прости меня, Констанция. Я не спас девочку и предал не только нашу с тобой любовь, но и то, что было между мной и братом.

— Ты всегда любил слишком сильно, Агиус. И… Ты же знаешь, я прощу тебе все. После Господа и Владычицы ты самое дорогое, что есть в моем сердце.

— Но все же ты не сопротивлялась, не возразила брату, когда он отдал тебя церкви.

— Я помнила о своем долге, — ответила она, гладя его волосы.

Алан понял, что Агиус плачет. Плакала и Констанция. После смешения его крови с кровью эйкийца чувства Алана обострились. Он мог предчувствовать, ощущая языком и губами влагу воздуха, предчувствовать, как сливаются слезы двух людей. Агиус, должно быть, и вправду любил слишком сильно. Но не написано разве, что и сам блаженный Дайсан любил мир и всех, живущих в нем? Разве любовь не дарована людям Владычицей как высшее благословение и высшая ее милость?

Алану открылась их близость. Жар их тел, прижавшихся друг к другу. Он завидовал: «Каково это — любить другого человека? Должно быть, это стоит того, чтобы отвернуться от мира и власти, узнав, что не можешь быть с любимым. Полюбит ли Алана какая-нибудь женщина? Прижмется ли она к нему с такой силой?»

Верно гласила старая поговорка: «Зависть подобна призраку гуивра . Она словно крылья смерти». Алан устыдился того, чего желал, чем не обладал и на что не имел права. Ведь он дважды был отмечен предназначением: обещан церкви и обещан Повелительнице Битв, чью розу носил на груди.

И все же он не мог не вспоминать о ночах в общей спальне их дома в Осне, когда ребенком он лежал с открытыми глазами и слышал стоны в постели Стэнси и ее мужа. Алан знал, что только люди церкви — и еще его отец — воздерживались от женщин. Агиуса и Констанцию не поглотила любовь, они просто затихли, приникнув друг к другу. И происходившее между ними было сокровеннее поцелуев и объятий, а чувства горячее и ярче, чем угли в жаровне…

Жаровня у ложа Констанции была не единственной в большом шатре. Еще одна стояла рядом с кроватью, где спала Антония. Алан бросил взгляд в ту сторону, стараясь случайным шорохом не выдать себя. И… прикусил губу, чтоб не вскрикнуть. Антония не спала. Он видел, как ярко блестят в темноте ее глаза. Констанция и Агиус были слишком заняты собой, не замечая этого.

Она молча наблюдала за ними. Антония казалась Алану огромной черной дырой, поглощающей дыхание жизни ближних. Юноша чувствовал, что она наблюдает за любовниками не потому, что тоскует сама, и не потому, что хочет узнать о них что-то. Ее томила жадность, жадность кота перед кадкой сметаны или грифона, пьющего кровь того, кто его породил. Она впитывала в себя полноту и остроту их чувства.

Алану стало страшно. Он закрыл глаза и уткнулся лицом в теплую спину Тоски. Чуть позже, когда шепот затих совсем, сон вернулся к нему.

На рассвете состоялся военный совет.

— Я продолжаю утверждать, что вступать в сражение рано, — говорил Родульф. Очевидно, он повторял это уже много дней и не хотел сдаваться. — Встречаясь с Генрихом сейчас, мы рискуем всем.

— Быстрое сражение я как раз и планировала, — отвечала Сабела. Ее бесчувственный голос звучал нереально и призрачно. Она не была лидером, она не обладала даже той нетерпеливой властностью, что некогда была свойственна графу Лавастину. Она не произносила с жаром громких фраз, но словно валун, катящийся по склону, сокрушала любое препятствие на своем пути. — Король спешит нам навстречу. И пока его рать не слишком велика.

— По словам лазутчиков, больше нашей. — Родульф хмурился и качал головой.

— Если дадим ему время, она станет еще больше. Его вассалы приведут подкрепления из Вендара. То, что перед нами сейчас, самое меньшее из того, чем он может защитить свою корону. И в этот раз сил ему не хватит.

— Вы так уверены в этом, принцесса… — недоверчиво произнес Родульф.

Из лордов, окружавших Сабелу, он был единственным, кто осмеливался спорить с ней. Она выслушивала его, как и следовало: ибо он был лордом, равным ей во всем, кроме золотого ожерелья на шее. Впрочем, мать Родульфа была еще и салийской принцессой, а потому он мог поспорить с ней и знатностью происхождения.

Алан стоял позади Антонии, прячась среди клириков, и наблюдал за советом. Многие из свиты Антонии, как он заметил, выглядели измученно, а руки их покрывали язвы и мозоли. Только Гериберт сохранял благопристойный вид, он не занимался тяжелой работой, наблюдая за приготовлением облачений, изготовлением амулетов, лечением больных и раненых и за тем, за что отвечали церковные люди из свиты епископа.

— Я уверена в этом, — подтвердила Сабела. — Пришло время действовать. Время сражаться.

Она бросила взгляд на Антонию, и та согласно кивнула. Иногда Алану казалось, что епископ управляет Сабелой так же, как и Лавастином. Но потом он понял, что это не так. Сабела и Антония действовали в тесном согласии. Какие мотивы и побуждения руководили ими в их темных делах, никто сказать не мог. Обида Сабелы на Генриха была понятна. Она и вправду верила, что тот занял место, по праву предназначенное ей. Генрих в своем Странствии действительно прижил ребенка, пусть и от женщины народа Аои. «Почему Сабела не приняла судьбы, что сам Господь предначертал ей? Потому же, почему и я», — подумал Алан. Судьба и Господь Единый предначертали ему стать монахом, а он идет на войну, увидев много больше, чем мечтал когда-либо.

Все стали собираться. Родульф уже отправился к своим войскам, а Сабела ожидала, пока ей подведут лошадь. Войска двинулись на восток, вброд пересекли реку Эль и вступили в пределы герцогства Фесс. Они были в Вендаре. Выдвинув рати за пределы Арконии, Сабела окончательно отрезала себе путь назад. Алан шагал позади клириков и стражи, охранявшей «гостей» епископа — Констанцию и Агиуса, и не мог избавиться от волнения. Возбужденные солдаты тоже смеялись, пели песни и перекидывались шутками в предчувствии добычи, которую найдут на поле брани. Ценность представляло все: наконечник копья, добрый кинжал, любые доспехи, щиты и шлемы. Самой удачной находкой, мечтой любого счастливчика, считались настоящая металлическая кольчуга или меч. Независимо от того, кто победит в бою, множество вещей сменит владельцев.

В полдень оба войска сблизились на расстоянии полета стрелы и остановились на широком поле. Силы Генриха занимали лучшую позицию — на холмах, и ратникам Сабелы предстояло атаковать их, идя в гору. Но принцесса сохраняла спокойствие.

С торжествующим видом она обратилась к Родульфу, когда он подъехал, оставив своих конных: