Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Серафима скроила конспираторскую мину и прошипела:

– С этого дня никто не должен знать, что я – величество! Тем более, мое! Это – тайна! Поняли?

– Поняли, – дружно кивнул ее двор.

– И поэтому теперь называйте меня каким-нибудь другим именем. Ну, например, Серафима. Чтоб никто не догадался. Тоже поняли?

– Тоже поняли, – причащенные тайной, Находка и Саёк торжественно кивнули в унисон.

– А с Серафимами так себя не ведут, – закончила инструктаж царевна. – Поэтому быстренько поднялись, отряхнулись и сказали, куда теперь дальше, где люди у вас живут. Ну, кто у нас тут проводник?

– Я, ваше царст… С-серафима, – Находка неохотно поднялась на ноги. – Дальше идти по течению еще километров семь-десять, до того места, где этот ручей впадает в Октябрь-батюшку. Там, на другом берегу, и будет Черемшур – деревня октябричей. Тридцать дворов. Там отдохнуть можно будет и переночевать.

– Ну, как, народ? – Серафима оглядела свою команду. – Еще на семь-десять километров без передыху нас хватит?

– Хватит, – твердо заявил Саёк.

– Тогда вперед. И, кстати, если кто-то вдруг проголодался, у меня есть хлеб и колбаса.

– Да здравствует царица Е… Серафима!!!

– Вперед!

– Нас не догонят!..

Часть третья

Что с воза упало, на то напоролись.

К ужину Елена Прекрасная спустилась только потому, что положение обязывало.

После налета Змея-Горыныча, пропажи царевны Серафимы и исчезновения в неизвестном направлении царевича Ивана старая царица Ефросинья, сопровождаемая горничными и приживалками, горестно охая, удалилась в свои покои и пила весь день валерьянку стаканами, занюхивая пустырником.

Царь Симеон, обуреваемый дурными предчувствиями и сердцебиением, позабросив планирование южной кампании, бродил как призрак самого себя по дворцу, от окна к окну, тревожно прищуриваясь на каждую пролетающую мимо птицу и отвечая на все вопросы невпопад.

Бояре и дворяне с чадами и домочадцами подавленной, приглушенно перешептывающейся толпой слонялись из одного крыла дворца в другое и со двора в сад, не в состоянии прийти к единогласному решению – разъехаться по домам и оставить царскую семью в покое, или поддержать их своим ненавязчивым присутствием в тяжкую минуту ужасной утраты, а заодно быть первыми, если появятся какие-нибудь новости.

Слуги растеряно сгрудились в людской, выспрашивая друг друга, не видал ли кто, что там у царя-батюшки стряслось, и какие им от этого будут последствия.

Стражники отводили глаза от беспричинного чувства вины и на всякий случай перестали пускать во дворец всех без исключения, как будто их могли обвинить в том, что это они пропустили в воздушное пространство дворца летучую гадину и дали умчаться в неизвестность без сопровождения юному царевичу…

Над всем дворцом висела серая атмосфера всеобщего уныния и неловкости, исправить которую едва ли смог незаметно подступивший теплый тихий вечер.

Новостей не было, но подошло время вечерней трапезы, и Елена приказала пересчитать гостей и накрывать в Зале пиров на всех, хоть и не до пира ей самой было сейчас – подташнивало с самого утра, и голова гудела как похоронный набат (тьфу-тьфу-тьфу!) и безо всяких напастей.

Ой, ноблесс, ноблесс…

Когда она прошла на свое место по правую руку от старого царя, согласившегося временно подержать бразды правления страной на время отсутствия старшего сына Василия, и поэтому снова сидевшего во главе стола, ужин был уже накрыт, весь двор в сборе – сидели со скорбными лицами, обливаясь слюнями (несчастье несчастьем, а кушать с обеда не ели), и ждали ее.

Увидев, что Симеон и Ефросинья собрались с силами и спустились тоже, она с облегчением вздохнула: значит, можно будет посидеть минут пять-семь для приличия, и тихонько уйти. От запаха паштетов, дичи и расстегаев ее снова начало мутить, а постные лица придворных и их вымученные попытки подбодрить безутешных родителей дежурными сочувственно-бодренькими фразами, в которые, подозревала она, они и сами-то не верили, могли ситуацию только усугубить.

Вяло поковыряв салат из привезенных специально для нее из самой Стеллы оливок и креветок и пригубив из кубка клюквенный морс, через пять минут после начала ужина Елена встала, ласково попрощалась с родителями мужа, и плавной походкой будущей матери наследника престола вышла из зала.

– Чего изволите хотеть, ваше величество? – заботливо поправив шаль на ее плече, заглянула ей в лицо горничная Матрена. – Совсем ить не покушамши ушли, может, на ночь опять чего-нибудь припасти – голубцов там, пельмешков, бульончика, аль еще там чего?..

Царица честно задумалась над предложением.

При одной мысли о еде ее стало мутить еще пуще прежнего.

– Нет, спасибо, Матрена, ничего не надо.

– Ну, как знаете, ваше величество. Не хочется сейчас – захочется потом, – утешающее махнула рукой Матрена. – Не извольте беспокоиться. Если чего пожелаете – я мигом на куфню слетаю – Терентьевна-повариха быстренько обернется – приготовит.

– Да, спасибо… – рассеяно отозвалась Елена.

После сегодняшних переживаний, казалось ей, есть ей захочется едва ли раньше, чем через неделю.

Бедная, бедная Серафима… Как это ужасно – быть схваченной и унесенной на верную погибель каким-то мерзким чудовищем в своем собственном саду, в кругу подруг, когда не ожидаешь ничего подобного!.. Буквально на ее глазах!.. Если бы это случилось с ней… страшно подумать… Она бы этого не пережила. Бедный, бедный Ион… Если бы от нее что-то зависело, она бы, не раздумывая, бросилась на помощь им обоим – только помочь им было не в ее силах… Да если бы и была такая возможность – какая польза может быть от нее, робкой, беспомощной, слабой, даже оружия-то в руках никогда не державшей?.. Оставалось только вздыхать и сочувствовать – да только кому от этого легче?.. И за что только боги Мирра посылают такое испытание Серафимочке и Иону?..

Матрена распахнула перед ней дверь ее покоев, и в лицо сразу ударила приятная обволакивающая волна тепла от натопленной печки и… паров алкоголя.

Тошнота, тут как тут, как на колесиках подкатила к горлу.

Горничная уловила запретный запах тоже и кинулась открывать окно.

– Митроха!.. Граненыч!.. Опять приложился!.. Ну, морда бесстыжая!.. Говорили же ему, приказывали даже!.. Ну, все – терпение мое кончилось всё! Завтра утром расчет ему дадим, питуху несчастному!.. – возмущенно запричитала она. – Сколько раз ведь говорено было – и не сосчитать! Вы, ваше величество, присядьте, а лучше – прилягте – я сейчас полотенчиком-то помахаю, все и выветрится…