Клайв Баркер - Имаджика

Он закрыл глаза, но не потому, что он боялся, что его воображение подменит Пая каким-нибудь воспоминанием или вымышленным образом – этот страх уже прошел, а потому, что опасался совсем потерять контроль над собой, если посмотрит на блаженство мистифа еще хотя бы чуть-чуть. Однако то, что предстало пред его мысленным взором, действовало еще более возбуждающе: он видел, как они сцеплены вместе, внутри друг друга, и дыхание и член набухают в их нежных тканях, наполняя собой все их внутреннее существо. Он хотел предупредить Пая, что он больше не может сдерживаться, но тот, похоже, уже это понял. Он ухватил его за волосы и оттащил от своего лица, но боль и вырвавшиеся у него вздохи только подхлестнули его возбуждение. Он открыл глаза, желая видеть перед собой лицо мистифа во время оргазма, и в то мгновение, когда размыкались его ресницы, красота напротив него превратилась в зеркало. Он видел перед собой свое лицо, держал в объятиях свое тело. Иллюзия не охладила его, совсем напротив. Еще прежде чем зеркало опять размягчилось в плоть, а стекло его превратилось в пот на лице Пая, он пересек границу, за которой никакое возвращение уже было немыслимо, и, глядя на черты своего лица, смешавшиеся с чертами мистифа, он кончил. Блаженная пытка оргазма была, как никогда, восхитительна; после короткого приступа священного безумия его охватило чувство утраты, с которой он никогда не сможет примириться.

Не успел он кончить, как мистиф начал смеяться. Сумев наконец-то сделать первый спокойный вдох, он спросил:

– Чего смешного?

– Тишина, – сказал Пай, сдерживая смех, чтобы Миляга смог оценить шутку.

Он пролежал в этой камере много дней не в состоянии издать даже стон, но никогда ему не доводилось слышать такой тишины. Весь сумасшедший дом обратился в слух: от глубин, в которых отец Афанасий плел свои колючие венцы, и до кабинета Н'ашапа, ковер в котором был помечен несмываемыми пятнами крови из его носа. Не было такой бодрствующей души, которая не прислушивалась бы к звукам их совокупления.

– Вот это тишина, – сказал мистиф.

Не успел он произнести эти слова, как молчание было расколото чьим-то воплем из камеры, яростным воплем утраты и одиночества, который не смолкал всю оставшуюся часть ночи, словно для того, чтобы отмыть серые камни от случайно забрызгавшей их радости.

Глава 27

Если бы ее попросили, Юдит смогла бы вспомнить около дюжины человек – любовников, поклонников, рабов, – которые предлагали ей заплатить за ее любовь любую цену, которую она сочтет нужным назвать. Нескольких она поймала на слове. Но ее требования, какими бы экстравагантными ни казались некоторые из них, были ничем в сравнении с тем подарком, который она попросила у Оскара Годольфина. «Покажи мне Изорддеррекс», – сказала она и с трепетом стала наблюдать за его лицом. Он не стал отказывать ей сразу же. Если бы он сделал это, он разрушил бы зарождающуюся между ними привязанность, а такой потери он никогда бы себе не простил. Он выслушал ее просьбу и ни разу больше не возвращался к ней, надеясь, без сомнения, что она не будет поднимать этот вопрос. Однако надежды его не сбылись. Расцвет их физической близости исцелил ее от той странной пассивности, которая поразила ее со дня их первой встречи. Теперь она знала его слабое место. Она видела, как он был уязвлен. Она видела, как было ему стыдно из-за того, что он не сумел сдержать себя. Она видела его в любовном акте, ласковым и нежно настойчивым. Хотя ее чувства к нему не стали слабее, эта новая перспектива освободила ее взгляд от пелены бездумного приятия. Теперь, когда она видела, как он вожделеет ее – а в дни, последовавшие за их соитием, он несколько раз проявлял свое вожделение, – она была прежней Юдит, полагающейся на саму себя и бесстрашной, Юдит, которая наблюдала за ним под прикрытием своих улыбок, наблюдала и ждала, зная, что его привязанность к ней делает ее сильнее день ото дня. Напряжение между этими двумя «я» – остатками безвольной содержанки, которая была вызвана к жизни его появлением, и той волевой, целеустремленной женщиной, которой она была в прошлом и теперь становилась снова, – прогнало последние следы сонливости из ее организма, и ее страстное желание посетить Доминионы вернулось с прежней силой. Она не стеснялась напоминать ему о его обещании, но в первые два раза он под вежливым, но фальшивым предлогом отказался обсуждать этот вопрос. В третий раз ее настойчивость была вознаграждена вздохом и взглядом, поднятым к небесам.

– Почему это имеет для тебя такое значение? – спросил он. – Изорддеррекс – это перенаселенная выгребная яма. Я не знаю там ни одного приличного человека, который не мечтал бы оказаться здесь, в Англии.

– Еще неделю назад ты говорил о своем плане исчезнуть там навсегда. Но в конце концов сказал, что не сможешь этого сделать, так как тебе будет недоставать крикета.

– У тебя хорошая память.

– Я помню каждое твое слово, – сказала она слегка кисло.

– Ну, ситуация изменилась. Весьма вероятно, что в недалеком будущем там произойдет революция. Если мы отправимся туда, нас могут просто казнить на месте.

– Ты достаточно часто бывал там в прошлом, – заметила она. – Как и сотни других людей. Разве не так? Ты не единственный. Для этого и нужна магия – чтобы проходить между Доминионами. – Он ничего не ответил. – Я хочу увидеть Изорддеррекс, Оскар, – сказала она. – И если ты не возьмешь меня туда, я найду мага, который сделает это.

– Даже не шути такими вещами.

– Я серьезно, – сказала она яростно. – Ты не можешь быть единственным, кто знает дорогу.

– Судя по всему, могу.

– Есть и другие. Я найду их, если мне это будет необходимо.

– Они все сошли с ума, – сказал он. – Или умерли.

– Убиты? – сказала она. Слово выскользнуло у нее изо рта, прежде чем она успела отдать себе отчет в том, что может за ним скрываться.

Однако выражение его лица (или, точнее, его отсутствие: умышленное пустое место) оказалось достаточно красноречивым, чтобы подтвердить ее подозрения. Трупы, виденные ею в новостях, были не потасканными хиппи или съехавшими на сексуальной почве сатанистами, которых смерть оторвала от их жалких игрищ. Они были обладателями подлинной силы, и, возможно, эти мужчины и женщины бывали там, где она мечтала побывать – в Имаджике.

– Кто сделал это, Оскар? Ты ведь знаешь этих людей, не так ли?

Он встал и приблизился к ней. Движения его были так стремительны, что на мгновение ей показалось, будто он хочет ударить ее. Но вместо этого он рухнул перед ней на колени, крепко сжал ее руки и посмотрел ей в глаза с почти гипнотической напряженностью.