Оборотень на диете или я ушла, и все наелись - Анна Гвезда
Смерть – как несправедливо и подло. Я злилась на бабушку. Разумом я понимала, что это глупо. Но ничего поделать не могла. Режина, я тебя ненавижу! За твою беспечность, недальновидность. Даже за твою долгую и счастливую жизнь! Почему я должна умирать! Зачем ты передала мне свое проклятье? Кто тебя просил? О чем ты думала, когда решила продолжать свой род? Вовсе не о своих потомках, ты как всегда думала о себе! Хотела реализоваться как женщина? Конечно, тебе всегда все удавалось, и сходило с рук! А цена? Кто оплачивает по счетам? Разве это справедливо, почему платить столь высокую должна я! Что ты наделала! Как ты могла! Никогда не прощу тебя. Слышишь, никогда!!!
В ярости я схватила синюю (мою любимую) вазочку, и силой грохнула ее прямо в центр портрета. Ваза разбилась в дребезги, а портрет будто ожил и выдвинулся со стены. Я шарахнулась в сторону. Мне показалась, будто Режина сошла из рамы на пол. У меня приступ, зрительные галлюцинации. Я проморгалась. Портрет стоял на месте и Режина тоже, но он действительно слегка выдвинулся вперед. Я подошла ближе. И тут я увидела брошь на платье бабули, она была в виде сердца
Боже! Какая ж я дурра! Просто идиотка! Режина мне подробно все написала. Чуть ли не впрямую. Это же шифр! Последний абзац письма!!!
«Если тебе станет совсем тяжело, и не будет выхода. Вспомни мой портрет в гостиной дома. Посмотри в мои глаза, и положи руку мне на грудь. Представь, что сердце мое бьется. Раз, два, четыре, и оно забилось часто, часто от радости встречи с тобой. Девять, двенадцать и оно замерло, при виде твоей боли, Сорок пять, пятьдесят шесть, и снова ритм восстановился, потому, что я знаю, ты сильная, и справишься с любой бедой. Посмотри мне в глаза снова, и ты увидишь в них слезы гордости, помни я всегда с тобой.»
Мне даже не пришлось давить ей в глаза. Под моим взглядом темные глаза бабули сами ушли вглубь, а брошь наоборот выдвинулась вперед, и теперь я различала цифры на ее ободке. Все просто. Сердце следовало воспринимать как стрелку, я повернула сначала к единице потом к двойке, а затем к четверке. Сердечко затрещало и открылось. За ним обычный цифровой замок, и я набрала: 9;19; 45; 56. Ничего не произошло. Ах, да были еще слезы. Что ж это такое? Ага, слезы моря. На бабули были жемчужные серьги. Я нажала на белый круг в ее ухе. Стена отъехала в сторону.
Я истерично смеялась уже минут десять, не меньше. Над собственной дуростью, пожалуй. И смех был мой горек, как пепел. Почему все так поздно? Ах, Режина, Режина. Перемудрила ты, милая. Зря понадеялась на мою сообразительность. И вообще все зря.
Бабулин тайник представлял собой большую, хорошо освещенную комнату. Первое, что я сделала, войдя туда, щелкнула выключателем. Он был по правую руку на уровне моей груди. Комната вмиг зажглась не менее десятком ламп дневного света. Вообще, это было нечто наподобие склада забытых вещей. На полках в разнобой валялись одежда разных эпох, картины, старинные фотографии, какая-то мелочь, погремушки, шкатулки, открытки, вырезки из газет, даже оружие, всех мастей и тоже явно старинное. А также письма, кучи писем, в основном любовного содержания. Дед писал бабули во время долгих отлучек, все таки он был военным. В общем, здесь была собрана вековая история четы Ламаров. А я ее так бездарно прозевала.
Мой смех вызвали горы драгоценностей. Колье, наваленные пестрой кучей, кольца, валявшиеся как горох просто на полу. Была даже тиара. Зачем нужен был наш безумный вояж по штатам, зачем мы так рисковали? Была б я поумнее, или повнимательней, нам с Винсом не пришлось бы, проделывать такие опасные трюки. Я бездумно играла нашими жизнями, свободой и совестью, когда спасение было так близко. Ну, почему мы получаем столь желанные вещи так поздно, когда они уже совсем не нужны. К чему мне сейчас все эти раритетные груды золота. Надо отдать их Винсу, хоть какая-то будет ему компенсация за мою тупость.
Затем мое внимание привлекло зеркало. Огромное во всю длину стены в тяжелой золоченной раме. Оно просто кричало: посмотри на меня. Над зеркалом висело аж три лампы. Оно было похоже на монстра. Я ненавидела зеркала. И дед с бабушкой знали об этом. С двух сторон зеркала на прибитых в стену гвоздях висели два платья. Абсолютно разные, и очень старинные. Одно белое, кружевное, похоже на свадебное. Другое зеленое с бархатным корсетом и дурацким красным кушаком, края которого торчали из-под пышных фалд юбки как плавники акулы.
Именно зеленое платье показалось мне странным. Уж больно не вязался красный кушак с общим ансамблем платья, а ведь у бабули был отменный вкус. Все правильно, Режина очень верно рассчитала мои реакции. В этом поясе должно быть что-то важное для меня. Я сняла кушак и стала его ощупывать. А потом снова рассмеялась, как предусмотрительно, на полу возле платья лежали ножницы. В поясе оказались зашиты две черные кредитные карточки.
Прелестно, мне оказывается, даже не пришлось бы продавать драгоценности, деньги на покупку дома лежали у меня под носом. И зачем их две, одни вопросы и нет ответов. Нужно, как следует встряхнуть свадебное платье Режины. Оно не может здесь висеть просто так.
Трясти не пришлось. Письмо лежало в рукаве. Опять письмо, как же мне надоели эти известия с того света. Меня пробрала дрожь, я все еще не забыла тот всепоглощающий ужас, который испытала, прочитав первое письмо Режины. Теперь любые записки, пусть самые невинные, вызывали у меня рефлекс – жди беды.
Но я ошиблась, письмо было не от Режины, а от деда. И бабуля о нем не подозревала.
«Здравствуй моя вишенка, мой светлый человечек. Режина не знает, об этом письме, но думаю, я должен тебе все рассказать. Мне стыдно за свои поступки,, и те последствия к которым они привели. Прости меня внученька, прости старого дурака. У меня лишь одно оправдание – я очень
