Макс Мах - Хозяйка Судьба

Здесь ничего не изменилось, и по-прежнему горел и не сгорал отброшенный Карлом за ненадобностью факел. Давным-давно. Секунду назад.

Карл медленно вернулся к дверям, через которые однажды вошел в зал Врат, постоял мгновение, глядя на две женские фигуры — белую и черную — и ощущая совершенно не знакомое ему чувство одиночества, и, наконец, спустившись по короткой лестнице, вступил на черную тропу.

Я иду, — сказал он, делая первый шаг.

Мерцающий воздух Мотты вздрогнул, и Карлу снова на мгновение показалось, что мир вокруг него сдвинулся и медленно, но в то же время мгновенно, повернулся, как проворачивается вокруг своей оси огромный мельничный жернов. Мгновение, и все прекратилось, но Белая и Черная дамы уже разошлись и стояли теперь по обе стороны «тропы», открывая взору Карла, начавший слабо светиться зеленый монолит Врат. Свет шел как будто изнутри камня — если, конечно, это был камень — постепенно набирая силу, по мере того, как Карл шаг за шагом приближался к концу тропы.

Страха не было. Он так и не смог коснуться бестрепетного сердца Карла. Но зато на этом коротком пути к Вратам, Карл сполна испытал чувство одиночества, прокравшееся в его душу, едва он вернулся сюда через Зеркало Дня. Чувство это было для него новым, и оказалось по-настоящему мучительным. Теперь, как никогда в своей долгой жизни, он понял, что это такое, остаться одному.

«Один».

Один на последней тропе. Один на один с величайшей тайной Ойкумены. Один перед ликом судьбы, которая должна была открыться ему, наконец, за ярко сиявшим теперь монолитом Врат.

Он подошел к камню и положил руки на рукояти меча и кинжала, который он забрал этой ночью у Деборы.

— … Что означает эта формула я не знаю! — Сказал ему тогда Мышонок.

— Какая формула? — Удивился Карл.

— 3+1+1+2+2+3=7+2+2=1 — продиктовал Леон.

«3+1+1+2+2+3=7+2+2=1», — повторил про себя Карл, извлекая из ножен Убивца и Синистру.

И в самом деле, что должны были означать эти цифры? Какой изощренный шифр могли они содержать? Но ответ на эти вопросы можно было получить, только пройдя весь путь до конца. Никто и никогда не смог бы разгадать эту загадку. Но тот, кто выстроил в давние времена лабиринт Мотты, хорошо знал, что ему нужно, и ничего не знавший об этом Карл, сам того не ведая, выполнил все условия Мотты, приведя сюда, в зал Врат, семь спутников.

«Семь».

И трое из них были людьми (это — три), одна — Отягощенной злом (один), еще одна — зверем (снова один), две — волшебницами (два), и двое — оборотнями (еще раз два). И еще трое из них были связаны с Карлом узами родства: жена, пусть и не венчанная, дочь и внук. Стало быть, три. А всего семь, хотя 3+1+1+2+2+3 равно двенадцати. Однако их было не двенадцать, а семь, вот в чем дело. Семь спутников и две пары волшебных мечей и кинжалов. Два свидетеля и два ключа. А в итоге, он один. Избранный. Тот, кому по силам открыть Врата.

Тоска стала нестерпимой, но отступить Карл уже не мог. Теперь он мог идти только вперед. До конца. Такова была суть последней дороги.

«Прощай…»

Он ударил клинком Убивца в сияющий изумрудной зеленью камень врат, но монолит принял зачарованную сталь, упруго поддаваясь силе удара, как живая плоть, а не горная порода. И так же точно вошел в «камень» Синистра, и Врата открылись. Вернее, они просто перестали существовать, на глазах превратившись в плотный зеленый туман, в который, качнувшись вслед за своим оружием, невольно вступил Карл.

Шаг, и еще один, третий шаг, и туман внезапно рассеялся. Карл стоял в узком каменном ущелье. Высокие обрывистые стены дикого камня, прямая, как стрела, черная базальтовая тропа, начинающаяся прямо под его ногами и ведущая по дну ущелья к узкой вертикальной трещине устья, за которой виднелась нежная голубизна рассветного неба, два высоких — во всю высоту стен — кроваво-красных граненых обелиска, обозначающих устье ущелья. И все.

Нет, не все.

В ущелье было сумрачно. Карл поднял голову и посмотрел вверх. Отсюда небо, открывавшееся наверху, в узком пространстве почти сходящихся в вышине стен, казалось фиолетовым. Это было небо ночи. А впереди оно было светлым, потому что вскоре должно было подняться солнце.

«Вот и заканчивается ночь Мотты…»

Он обернулся на мгновение, чтобы увидеть, что оставляет за своей спиной, но там снова был всего лишь зеленый монолит закрывшихся Врат.

«Западня».

Но в чем был смысл этой западни? Зачем понадобился он, Карл Ругер, неведомому пауку, соткавшему для него эту сеть.

Выбор, — ответил ему холодный нечеловеческий голос, и Карл резко обернулся.

Слева, там, где только что возносилась ввысь голая обрывистая стена прямо из камня появилось огромное женское лицо. Женщина — или это была богиня? — была красива, но красота ее не радовала глаз, а рождала смутное чувство отторжения. Однако именно эти четко очерченные губы и произнесли, по-видимому, то единственное слово, которое прозвучало, как шепот, но заставило вздрогнуть каменное ущелье.

Выбор, — сказала она.

Выбор, — вторил ей другой голос, и Карл увидел, как справа от него появляется из скалы еще одно чудовищных размеров лицо.

Это тоже была женщина. И Карл знал, что найти в ее чертах даже малейший изъян не смогло бы и его собственное требовательное к прекрасному художественное чувство. Однако и этой женщиной он любоваться не стал бы. Просто не смог.

Выбор? — Спросил Карл. — Но что и для чего я должен выбирать?

Он по-прежнему держал оружие в руках, но сейчас перед лицом таких сил, которые вели с ним разговор, решил, что это излишне. Даже зачарованная сталь оружия иных была по-видимому бессильна против мощи, которой обладают боги Высокого Неба.

Выбор? — Спросил он, вкладывая Синистру в ножны.

Но что и для чего я должен выбирать? — Спросил Карл и вдруг увидел, что, сам того не замечая, прошел уже едва ли не треть пути до исполинских обелисков, и стоял теперь там, где черная тропа прерывалась, и начиналась тропа, сложенная из плит снежно-белого мрамора. Когда и как появилась перед ним эта белая тропа, он не знал, но почувствовал, что именно вступив на нее, он совершит нечто настолько ужасное и необратимое, что не мог себе даже вообразить.

«Тропа… Выбор…»

Он снова посмотрел на огромное лицо слева от себя. Холодные глаза выжидающе глядели на него. Не каменные, а живые… Но определить какого они цвета, Карл, как ни странно, не мог.