Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола

Кажется, бек ещё что-то говорил, а может, это был короткий миг потери сознания, после чего начальник тайной стражи навсегда покинул не только шёлковый шатёр бека, но и пыльную степную землю под бездонно высоким небом.

— Византийского стратигоса сюда, немедленно! — бросил Менахем после того, как главу тайной стражи увели на казнь.

Стратигос вошёл в шатёр бека, одетый в прекрасную золочёную византийскую броню с орлами на груди и шеломе.

Наброшенный на плечи красный шёлковый плащ выделял его среди прочих воинов. За господином следовал его старый верный советник и переводчик.

— Войско урусов идёт нам навстречу, что думаете делать? — строго спросил владыка.

Тархан со стратигосом переглянулись.

— Каган урусов Ререх отважен и смел, но он морской воин, — начал Исмаил. — Кроме опытных батыров из нурман и вагров, у него много ополченцев из местных диких племён — охотников, рыбаков, кузнецов, но не воинов. — Исмаил незаметно бросил взгляд на лик бека и, удостоверившись, что тот слушает, продолжил, всё больше воодушевляясь: — У них есть и конница, великий бек, но её не так много, и их лошади не могут сравниться с нашими. Мы не будем сражаться с ним на море, где он силён, а на поле, где сильны мы.

— Думаю, на поле сражения словенский каган поставит в центр свои лучшие тьмы, а крылья его войска будут составлять как раз менее опытные, — через переводчика продолжил мысль стратигос, довольный тем, что хазарский тархан, обладая изрядной хитростью, но лишённый стратегического таланта, хорошо запоминает то, что ему было сказано ранее, и не добавляет своего.

Каган-бек вернулся на подушки и принялся отщипывать виноград с серебряного блюда. Снаружи доносились нечеловеческие вопли казнимого, но лик владыки оставался непроницаем.

— Мы ударим в центр, — уверенно продолжал развивать стратегический план византиец, — а потом начнём отсекать и охватывать их крылья, тогда они и пустят в дело свою немногочисленную конницу, чтобы сохранить крылья и не дать окружить себя.

— Тогда мы навалимся сразу всей своей мощью и покажем морскому воину, как умеют сражаться степные аскеры! — торжественно и гордо произнёс слова из долгих поучений стратигоса главный хазарский воевода.

— Хорошо, идите! — отпустил их Бек, и для тархана не было слаще тех простых слов, дарующих ему жизнь и волю.

Глава XII Рюриково поле

Новгородские тьмы выстроились птицей, в голове которой стали железным клином бывшие викинги под командой темника Свена. Сзади, в сердце — ладожане, самые опытные и хорошо вооружённые после нурманской тьмы. Справа и слева — бодричи, поморяне, полабы, многие из которых пришли вслед за дружиной Рарога, по мере того, как теснили их на родине даны, саксы и франки. Никому не подвластные голубоглазые русоволосые кривичи стояли рядом со столь же непокорной беловолосой и светлоглазой чудью. С умыслом поставил их так князь, помня о старом соперничестве.

«Пусть теперь на ратном поле друг другу стойкость свою доказывают. При их-то обоюдной гордости никто не позволит себе отступить первым», — решил Рарог.

На взгорье у реки рядом с прочими стояли вепсские лучники под зорким оком мечника Хабука. Тьмы вепсов, чуди, кривичей и мери были выстроены на крыльях. Сзади с полутьмой конницы, с посыльными и личной княжеской сотней находился сам Рарог.

— Фраг уше софсем близко, — уверенно молвил Дан, — скоро пудет польшой битва.

— Откуда тебе ведомо? — спросил высокий тысяцкий из ободритов.

Нурман молча указал на кружащих высоко в небе воронов.

— Они сказаль, пудет много мёртвых, они снают о смерть фсё.

— Дан правду речёт — согласно кивнул седоусый рарожич, — ворон загодя смерть чует. Может, кружат они сейчас над нами и зрят сверху, кому на сем поле навеки лечь придётся, — тяжко вздохнул воин.

Вдали поднялись сигнальные дымы, которыми дозорные посты сообщили о подходе хазар. Протрубили турьи рога, и перед выстроившейся на поле дружиной выехал сам князь Рарог.

— Долгие разговоры вести нет времени, сами видите дымы — то идут хазары, выносливые степные воины, крепко сидящие в седле, самая лучшая добыча для которых рабы. Если мы не выстоим на этом поле, то наши жёны, дети, матери и братья будут либо убиты, либо взяты хазарами в полон, а это страшнее смерти самой. И ещё помните, что здесь мы не только супротив хазар стоим, коли одолеют они нас, то немедля двинутся на нашу землю франки, саксы, нурманы и прочие хищники с запада. Потому в бою предстоящем, быть ли нашим родам в рабстве или остаться свободными, только от нас зависит, от каждого воина: словена ли, варяга, мерянина, кривича, чудина, вепса или нурмана, нет на этом поле меж нами разницы, все мы — новгородцы. Помните, наше дело — стоять тут насмерть, чтоб ворог не только дальше в земли наши не прошёл, но и всякую охоту к таким походам потерял! Восславим же нашего покровителя — Перуна Громоразящего — и да укрепит он наши руки без устали вздымать и опускать мечи. И каждый взмах пусть отделяет вражескую голову и несёт нам победу. Слава Перуну!

— Слава! Слава! Слава! — прогремели полки.

Князь кликнул темников.

— Рубите в лесу ветви, сучья, тащите коряжины, сушняк всякий, каменья и всё, что под руки попадётся, творите перед своими тьмами преграды для конницы хазарской. Десное крыло у болота стоит, коли уже совсем невмоготу будет, отходите помалу к болоту, вижу, вешками тропы уже обозначили. Через болото хазары вам в тыл точно не пройдут.

Когда приблизилась хазарская конница и стала разворачиваться из походного строя в боевой, князь кликнул двух посыльных. Что князь им поручил, никто не знал, но тотчас оба унеслись в разные стороны.

Хазары ринулись с боевым гиком на ряды новгородцев. Обтекая завалы из кореньев, камней и деревьев, они скучивались и тут же попадали под град калёных стрел метких лучников. Мощные русские луки разили всадников, лошадей, и те, храпя и падая, ещё более увеличивали толчею и сумятицу, потому как задним не видны были ни завалы, ни поверженные кони и люди.

Наконец, пробившись сквозь преграды, отчаянные хазарские воины ударились горячей степной волной о холодные железные ряды нурманского клина, хищно ощерившегося зубьями копий. Как огромный расчётливый и равнодушный к горячей степной смерти зверь, огрызался этот живой железный клин. Он поражал всадников не только зубами-копьями, но и отплёвывался калёными стрелами, которые с такого близкого расстояния теперь разили насмерть, и если всадник не успевал прикрыться щитом, то его не спасал ни стёганый толстый халат с зашитыми внутрь пластинами, ни кольчуга, ни, тем более, кожаный панцирь. Меткие лучники вепсы, хоронясь теперь под защитой железного клина, старались бить хазарских всадников, как дичь на охоте, в глаз и шею.