Галина Романова - Собачья работа

— Да уж. Каждый день приходится полы мыть. А осенью и весной, когда дожди и грязь, и по два раза на дню моешь. Вечерняя служба давно уже закончилась, все разошлись по кельям, редко кто заглянет, а ты все тряпкой шуруешь по полу… Они еще норовят прямо по вымытому пройти, точно нельзя бочком по стеночке пробраться!

Я почувствовала, что приближаюсь к цели.

— Кто — они?

— Да все! Храм-то всегда открыт, днем и ночью! Только на закате тут сторожа бывает. А так… Нешто мы будем мешать приходить к Богине!

— С грязными ногами, — подтолкнула я уборщицу.

— Да уж… Вот весной этой… ну, трудно было, что ли, ноги у порога вытереть? Ведь и ветошку нарочно кладу. Нет, так сапогами по чистому и грохочет!

— Я? — аж встрепенулся Коршун, который тихо бродил вокруг, действительно не слишком заботясь о том, куда наступить.

— Да вы-то тут при чем? Сейчас сухо. А вот в том месяце аккурат после ливня зашел один. Я и так умаялась, намывая после вечерней службы, а тут еще и этот… Сапогами грохочет. Рыцарь, а без понятия!

— Рыцарь? Может, он старик, и ему…

— Да какой старик? И тридцати лет нету! Думала сперва, к матери настоятельнице насчет ее племянницы справиться — она у нее, знаете ли, куда-то гулять убегала, еле воротилась да вся и простыла. Вот мать Любана в замок ездила… А мы всем монастырем молились о здравии девицы Агнессы. Я как раз мыть закончила — и он заходит. Я спрашиваю, мол, в замке приключилось чего?

— Погодите, — мы с Коршуном, наверное, одновременно подумали об одном и том же, иначе с чего он внезапно оказался рядом, — а вы откуда знаете, что тот человек приезжал из замка? Он был вам знаком?

— А как же! — всплеснула руками служка. — Сколько раз они сюда наезжали! У нас все знают, что его сиятельство князь Витолд — племянник матери настоятельницы!

— Так это был, — собственный голос показался мне чужим, — кто-то из друзей князя? Или он сам?

В последнее верилось с трудом. Хотя бы потому, что я как телохранитель знала бы, если бы мой подопечный куда-то отлучился на несколько часов. От замка до города всего четверть часа верхом, но еще не менее получаса в городе, да в монастыре… да обратный путь. На час его еще можно было потерять, но чтобы на три?

— Нешто я князя нашего не знаю? — усмехнулась монашка. — Не раз видала его тут, по праздникам всегда приезжали помолиться — и сам он, и матушка его, и сестренка маленькая. Всем семейством! Нет, это приятель. Я вот тогда и подумала, что с милсдарыней Агнессой чего-то приключилось, вот князь друга и послал, а сам у постели ее глаз не смыкает.

— И это было… когда?

— Дайте подумать… На другой день как мать Любана в замок ездила. Только она воротилась, как за нею он и прискакал. Его хотели к настоятельнице провести, а он отказался — мол, матушка устала, нечего ее тревожить. А я вот тут один помолюсь.

Мы с Коршуном переглянулись. Так уж вышло, что у Витолда было два приятеля, с которыми он мог куда-нибудь ездить. И любой из них имел возможность прискакать сюда, не вызывая подозрений. Это могло случиться только вечером после возвращения настоятельницы, чтобы и визит, и желание помолиться получили в случае чего объяснение.

— А… — я мысленно взмолилась всем богам, которых знала, — вы случайно не помните его имени?

От того, что скажет или не скажет уборщица, зависело очень многое. Сейчас она назовет имя вора. И если это не Тодор Хаш…

— Не помню, — вздохнула она. — Да я и не спрашивала. Все равно это — мирские соблазны!

Я обеими руками вцепилась в свой пояс, чтобы не ударить уборщицу.

— И он… оставался тут один? — пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал ровно.

— А чего такого? Храм-то не запирается. Не украл же он ничего!

Ну, смотря что понимать под этим самым «ничего»! Монахини наверняка не знали, что в статуе Богини-Матери устроен тайник. Иначе любопытных женщин было бы не удержать на месте. Жизнь в монастырях не такая уж веселая. Либо молебны, либо работа в саду и по хозяйству. Каждый день, в любую погоду, за исключением нескольких праздничных дней в году, когда работы отменены, зато с утра до ночи идут молебны, а в перерывах монахини бесплатно кормят и поят всех желающих в монастырской трапезной. Тем более что за жизнь у храмовой служки, каждый день, и в праздники, и в будни, обязанной мыть полы?

Размышления прервало появление матери Любаны собственной персоной. Она вышла откуда-то из бокового придела храма, из маленькой дверцы, скрытой за колоннами в глубине.

— Вы хотели меня видеть? — поинтересовалась она. — Добрый вечер. Да будет милостива Мать к детям Своим!

— Да будет, — мы с Коршуном склонили головы. Я скосила глаза, исподтишка сравнивая профили брата и сестры. Нет, не похожи.

— Но, простите, матушка, мы вовсе не желали отвлекать вас от дел…

— Поздно. У нас тут новости распространяются быстро… Ступайте, сестра Добрана, — кивнула она уборщице. — И да благословит вас Мать за рвение!.. Итак, о чем вы хотели со мной поговорить?

— Этот разговор не предназначен для чужих ушей, сестра, — спокойно сказал Коршун. В его устах такое обращение звучало двусмысленно. — Но, если вы заняты, мы можем уйти и понапрасну не отвлекать…

— Уже отвлекли, — махнула рукой настоятельница. — У меня меньше дел, чем у божественной Матери, а ведь и Она находит время для того, чтобы выслушать наши мольбы…

Я поджала губы. Вот уж с этим можно поспорить. Как я в свое время молилась, чтобы Она помогла сохранить мне ногу! Какие обеты давала — а все равно осталась калекой. А моя мать? Как она молилась, чтобы родить здорового сына! Но все напрасно. И сколько еще таких молитв и просьб так и остаются невыполненными? Почему?

— Скажите, сестра, а почему вы не сообщили нам, что на следующий день после болезни Агнешки сюда приезжал Тодор Хаш?

Это неожиданно для меня спросил Коршун. Склонивший голову набок и заложивший руки за спину, он до того походил на настоящую хищную птицу, что казалось — вот-вот клюнет мать настоятельницу. Та посмотрела на него снизу вверх круглыми, как у наседки, глазами:

— А меня никто не спрашивал!

Вот это да! Как все просто!

— Но я же с вами разговаривала, матушка! Помните? Я приезжала, чтобы отдать письмо, и задавала вопросы…

— Вы спросили, приезжал ли кто-нибудь ко мне, — парировала мать Любана. — А молодой человек просто явился поклониться Богине! Сюда постоянно кто-то приезжает! Это не запрещено! Вы двое тоже явились сюда…

— Да, но мы при этом не воровали артефактов из тайников!

— Вы хотите сказать, что это сделал он? Но зачем?

Я вздохнула. Да, это самый главный вопрос. Для всего на свете нужна причина. И вряд ли речь идет только об уничтожении «опасной твари» и мести за убитых братьев. Должно быть что-то еще. Что-то материальное, ибо только «орлы» могут позволить себе работать за идею. Все остальные, предпринимая какие-либо усилия, надеются получить вполне материальное вознаграждение.