К. Медведевич - Ястреб халифа

— А что будешь делать в столице ты?

Хасан снова надолго замолчал. Потом вздохнул:

— Старший сын Мусы аль-Кадира, молодой Ибрахим, не зря носит прозвание Ка'им — «Идущий правильным путем». Многие преданные престолу люди полагают, что с ним возродится аш-Шарийа, — и возлагают на этого юношу большие надежды. Ему удалось ускользнуть от людей ибн Бакийа, и он собирает сторонников в своем родовом городе, Нисибине. Мы освободим его отца и братьев, ныне узников в дворцовых подземельях.

Тарик сморгнул снова.

И Хасан решился сказать самое главное:

— Мне очень жаль их обоих. Очень жаль, Всевышний свидетель моей печали. Но, видно, не судьба им жить долго и счастливо. Ты ведь сам все понимаешь: даже если мы пощадим госпожу и ее ребенка и отвезем их куда-нибудь в тайное место в горах, до них все равно доберутся — ее же родичи. Умейядам нужен на троне совершеннолетний мужчина, за которым идет войско. Госпоже и ее сыну осталось жить ровно столько, сколько войску Хашайра ибн Омара ибн Умейя понадобится, чтобы дойти до столицы.

— Или твоему войску, — тихо откликнулся Тарик.

— Братишка, — твердо посмотрел ему в глаза Хасан, — не езжай.

Нерегиль молча поклонился. Хасан ибн Ахмад кивнул в ответ, встал и вышел из комнаты.

-4-

Меч правоверного

Мадинат-аль-Заура,

дворец халифов,

восемь дней спустя

…— А вот и не угадали, мой повелитель! Вот и не угадали!..

Женщины весело хлопали в ладоши, звеня браслетами. Сидевший на ярко-белом песке мальчик тоже смеялся от души — игра в фияль[28] явно доставляла ему удовольствие. Фахр ткнул пальчиком в следующую кучку песка и, под одобрительные возгласы нянек и кормилиц, принялся рыться в ней — и с радостным воплем вытащил обломок стрелы.

— Угадал! Я выиграл! Я угадал!

Они сидели под огромной развесистой черешней в углу сада. Слева широкая мраморная лестница уходила к золоченым воротам во дворик Госпожи, справа зеленел стриженый лабиринт зелени, Откуда-то из середины благоухающих свежей зеленью туй слышалось журчание фонтана. От ограды текли нежные ароматы лимонной рощи.

Малыш подхватил палочку с обломанным железным наконечником, вскочил, отряхнул нарядный кафтанчик узорчатой парчи — и припустил к лестнице во Двор Госпожи:

— Мама! Мама! Я выиграл! Мама!

Всполошившись, женщины повскакивали и заметались, подхватывая покрывала — в верхнем дворе сидели посетители и рабыням следовало закрыть лица:

— Сальма! Эй, Сальма, это мой платок! Ха, отдай, отдай, тебе не под платье!

Невольницы, хохоча до упаду, пытались поднять за локти с ковра толстую Дунджаб-кормилицу: колыхая огромными, как арбузы, грудями, та пыхтела и отбивалась от смуглых, звенящих браслетами ручек:

— Фахр, солнце мое, куда ты так бежишь, вах, не спеши, детка!..

Разогнавшись на полированном мраморе, мальчик оскользнулся на кожаных подошвах, упал на четвереньки и с обиженным воем, теряя сафьяновые туфли, уехал по блестящей белой поверхности к следующему маршу ступеней.

— О Всевышний, помилуй нас, господин упал!

— Мерзавки, всех прикажу пороть, господин упал и плачет!

Охая и причитая, Дунджаб припустила к лестнице, подобно носорогу-матери. Девушки бестолково толклись, срочно заматывая головы и лица, теряли браслеты и заколки, выпадали из расшитых золотом туфелек и прыгали на одной ножке.

Фахр продолжал реветь так, словно его растерзал тигр:

— Мама-ааааа!!!

— Вах, беда, вах беда, вы не ушиблись, мой повелитель, а где наша ручка, а вот мы побьем, побьем нехороший пол, да, так его, так, бейте его ладошкой, мой господин, да, так!

Невольницы, щебеча и размахивая рукавами, наперебой отвлекали царственное дитя:

— Ой, гляньте, господин, какая птичка, а вот какой бархатец, хотите, сорвем цветочек, ах какой цветочек, а как пахнет!

А хитрая Азза бросилась обратно к черешневому дереву, подпрыгнула и оборвала ветку с зелеными завязями ягодок:

— А вот смотрите, господин, что есть у Аззы? Ой как интересно!

Господин перестал завывать и утер глаза роскошным шитьем рукава.

— У меня сопли!

Охая и ахая, Сальма тут же выхватила из рукава шелковый, расшитый розами платочек и вытерла хлюпающий нос, а затем и зареванное чело юного повелителя.

— А что это у тебя, Азза? — заинтересовался Фахр — и побежал в обратном направлении.

С воплями — ах убьется, ой держите! — пестрая стая невольниц помчалась вслед за ним.

— Дай ягодку!

— Ой господин, их еще нельзя есть, они зеленые!

— Нет, я хочу!

— Но ведь кислые, невкусные, господин!

— Я хочууу!!!!..

Вазир прищурился: сквозь красный рыхлый шелк он хорошо видел, как Айша раскачивается из стороны в сторону, тихо-тихо повторяя: да помилует его Всевышний, да будет к нему милостив, да будет им доволен, Всевышний, прибери меня…

Мухаммад ибн Бакийа медленно кивнул катибу — тот вытащил из футляра тисненой золотом кожи свиток и передал главному вазиру.

— Моя госпожа?.. Соблаговолите?..

И почтительно поклонившись, положил документ на золотой поднос у края занавеси. Мухаммад ибн Бакийа сидел на подушках у ступеней перед аркой павильона во Дворике Госпожи. Высокий проем был затянут алым шелком. С обеих сторон ковер, на котором располагалась Айша, отделяли высокие ширмы с наброшенными покрывалами золотой парчи. Тяжелые блестящие кисти лежали на складках легчайшего красного шелка.

Вазир поклонился еще раз и подвинул поднос к невесомо струившейся ткани завесы. С той стороны шелк приподняла тонкая смуглая ручка в тяжелом прорезном браслете. Невольница утянула поднос к себе и простерлась на ковре перед госпожой, обеими руками протягивая свернувшееся на золоте письмо.

— Что это, Утба?.. — слабо отозвалась Айша, на мгновение перестав раскачиваться и бормотать.

Вазир припал к ковру лбом:

— Я покорнейше прошу одобрения вашего, госпожа, и одобрения вашего царственного сына, повелителя аш-Шарийа Фахра ад-Даулы, да умножит свою милость над ним Всевышний…

Выделяющаяся темным, замотанная в траурный серый хлопок фигура за занавеской склонилась над свитком. Айша, к немалому удивлению ибн Бакийи, заинтересовалась содержанием документа и не стала подписывать его не глядя — как она это делала последние две недели. Все дни с тех пор, как не стало Аммара ибн Амира.

А ведь какое хорошее получилось время — они многое успели сделать. Решение провозгласить сопливого четырехлетнего мальчишку халифом было очень, очень рискованным. Многие остались недовольны. Следовало ждать бунта — прежде всего в Нисибине, родовом гнезде Аббасидов. А уж как орали законники, когда внесли предложение провозгласить — о неслыханное дело! — Айшу регентшей! Ооооо, как трясли бородами патлатые старцы! Женщина-правительница — о ужас! О попрание всех и всяческих законов и заповедей!