Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

Эллиона не любила тиранов. Даже признавая необходимость твердой и однозначной властной структуры в большинстве миров (кроме, конечно, своего, совершенно особенного), архайя не доверяла столь продолжительному и наглому единоличному контролю над расой. Впрочем, они с Тогом смотрели друг на друга одинаковым взглядом: одновременно с эфемерным уважением (все же система существования кулихаров работала, как часы, а Лазурит была одной из древнейших, Творцом миров), значительно разбавленным обостренной неприязнью и подозрительностью.

Архар Зерт производил впечатление чрезвычайно скользкого существа, не ценящего ни моральные, ни системные принципы. Кроме того, от него разительно веяло трусостью, подлостью и вдобавок властолюбием. С таким букетом именно его следовало считать источником угрозы, но какая-то неопределенность в душе Лазурит оставалась. Спокойный и закрытый Тог, со странно четкими, будто скульптурными, отпечатками аира, внушал, пожалуй, не меньшее подозрение…

Пока Лазурит взвешивала на весах рациональности этих двух потенциальных вредителей, камень на ее шее необычно потеплел. Она с улыбкой подумала о подарке Астрона: древний артефакт, добытый им невесть в каком из миров, с непонятными свойствами — медальон, имеющий два белых крыла из селенита по бокам, закрепленных на лазуритовом сердце в середине. Бело-синий кристалл имел свойство время от времени разогреваться, но на что именно он реагировал, оставалось загадкой для Творца и бродяги. Во всяком случае, опасности он не предсказывал, а что делал — узнать пока не удалось. Тар попытался однажды открыть суть предмета с помощью магии, доступной бродягам, но кристалл при этом окутался странной пеленой, пресекающей всякие попытки магического воздействия… Единственное, что интуитивно чувствовала сама Эллиона: кристалл очень ценный и, пожалуй даже, уникальный. Потому архайя никогда не выставляла необычную диковинку на показ, нося медальон исключительно под платьем — берегла секрет, как умела.

Из троих Архаров спокойно и доброжелательно относился к Творящей только младший — Тор. Чем-то он походил на Риджи: странно любопытный для своей расы, посылающий в пространство эмоциональные отклики в ответ на сказанное, искренний, по крайней мере, не оставляющий ощущения двуличности, как Тог. С другой стороны, в своем спокойствии и внутренней уравновешенности он скорее походил как раз на старшего Архара, да и аиры их по свойствам казались странно сходными: скульптурные, аккуратные, какие-то ненатуральные из-за чрезмерной идеальности. "Не бывает таких естественных аиров у живых существ" — размышляла Лазурит, но оглашать свои подозрения не спешила. Если много видишь и понимаешь, лучше держать язык до поры за зубами — неизвестно, как дело повернется, если не то и не к месту ляпнешь. Кроме того, на старшего Архара Тор косился недоброжелательно, с глубокой задумчивостью и подчас даже неприязнью — друзьями они, определенно, не являлись.

Не то чтобы Архары, рассматривая их как некое единое существо, не доверяли самой необычной из Творящих миры, но они, совершенно явно, воспринимали всякие идеи, основанные на ее опыте и знаниях, в штыки. О Соносаре они и вовсе слышать не желали: для них он оставался если не врагом, то опасным потрясателем основ, определенно. Идея создания внутреннего мира с особыми свойствами в пределах существующего заинтересовала только Тора, остальные хранители знаний и пути отнеслись к ней скептически, если не сказать больше — озлобленно. С точки зрения Зерта, такое глобальное вмешательство в существование целостной системы могло иметь сомнительные результаты. Тог же открыто заявил, что последствия будут катастрофическими, а сам проект — недозволителен.

Разговор зашел в тупик. Нечто подобное предсказывал и Астрон, когда просил Лазурит "разыграть первый аккорд этой сложной пьесы". Он советовал не давить на старейшин, но лишь до тех пор, пока те не начнут угрожать самому факту свершению дела. Вопрос упирался в меркабы, которые оставались лучшим выходом для решения проблемы временных искажений, планируемых в ходе эксперимента. Тарведаш обмолвился, что предполагает и еще один выход, позволяющий выкрутиться из этой проблемы, но уверен в успешности запасного плана он явно не был. Лазурит к концу того разговора, перемежаемого ласковыми и легковесными поцелуями, и сама поняла, какую возможность подразумевал бродяга: попросить о помощи Владыку Бездны. Но сколько можно уже эксплуатировать силы Арна?! Существа такого уровня несут слишком великую ответственность за происходящее в мирах, чтобы руководствоваться дружескими побуждениями. С другой стороны, Арн вел себя, как казалось Эллионе, нетипично для Владыки: слишком уж охотно он откликался на любые ее и Астерота просьбы. Естественно, со временем подозрительность мужа все больше нарастала… Тар отшучивался неизменной фразой: "всякий, проживший в Мире Разума больше года, гарантированно превращается в параноика. Особенно с такими «друзьями», как Леадор и Морлон!". Но шутки напряжения не снимали: Арн продолжал вести себя так, будто любые интересы Тара — его собственные интересы, а бродяга, и без того никогда не веривший в бескорыстие "многомерных" существ, с каждым разом все сильнее замыкался. Дошло до того, что Эллиона по одной кривой улыбке любимого научилась определять моменты, следующие сразу за тайным явлением Владыки.

Сама она манией подозрительности не страдала, но настроение Астерота оказалось чрезвычайно заразным. Да и правда, с чего вдруг такая, будто родительская, опека? Однажды Эллиона, шутки ради, попыталась вслух пофантазировать на тему того, что некогда, может, в прошлой-препрошлой жизни, Арн и Мира были родителями Тара, но неожиданно прервалась, увидев совершенно непривычное выражение на лице бродяги… Тот будто свой Огненный клинок целиком проглотил — настолько герцога скривило от одного невинного предположения о его родстве с существами, близкими ангелам Белой Лилии.

"Найду Самеша, если он однажды вернется, и лично вырву ему сердце" — решила про себя «миролюбивая» Эллиона. Она крепко запомнила уверенность супруга в немом одобрении Лилией прежних грехов Самеша, плодившего серость некогда под именем Сороарх или Сорат. Тар не смог простить миру произошедшее в Небесном, а ведь даже она, никогда не отличавшаяся способностью спускать кому бы то ни было преступления, простила… Но хмурый Тар лишь пожимал плечами и просил ответить на один и тот же вопрос: если Сорат плодил серость, а истребляет ее Лилия, то почему серого мага убил в том мире другой маг, некто Селин, а не ангел радуги? Лазурит не нашлась, что ответить — о путях и думах Лилии она знала не больше Тара: только то, что удалось найти в редких книгах, да еще бесценные записи, «подаренные» бродяге Книгой Разума.