Сергей Булыга - Чужая корона

Никто не посмел мне перечить. Оно и понятно. Для того чтобы перечить, нужно для начала хотя бы иметь на этот счет свое собственное мнение. А тогда поголовно все обитатели Зыбчиц представляли из себя растерянную, не знающую, как ей быть дальше, толпу. Какие уж там мнения! И тут вдруг к ним является решительный, уверенный в себе предводитель. Что еще нужно толпе? Да ничего! Так что было любо-дорого смотреть, как весь город сразу оживился. Дополнительным же поводом для оживления была моя угроза садить нерешительных на кол. Так что даже лишним будет упоминать о том, что сборы у них были краткими, и еще задолго до полудня к Глебским воротам явились все, кому это было положено.

Наши силы были в тот день таковы: конного панства тридцать семь сабель и посполитого рушенья сто четырнадцать пик. Да еще восемь моих селитьбенских попутчиков, которые к тому времени уже поднялись на стену. Не так уж и плохо! Кавалерию я поставил прямо у самых, пока что еще закрытых ворот, а пешие отряды расположились несколько дальше, частью на привратной площади, а частью на прилегающих к ней улицах.

Теперь о самой битве. Назначая время выступления, я совершенно не случайно остановил свой выбор на полудне — в полдень хлопы обычно обедают. Так было и тогда. Однако вот они уже сели к котлам, вот они уже едят, а я все не отдавал приказа открывать ворота. Пан Белькевич уже начал выказывать беспокойство: вот, мол, того и гляди ветер сейчас переменится, на нас опять напустят дым-дурей и все такое прочее, так что не пора ли начинать? На что я ему ответил — на всякий случай уклончиво, — что я жду некоего сигнала, а его пока что нет.

Прошло еще некоторое, невыносимо долго тянувшееся время. Хлопы продолжали обедать. От их стана доносились голоса, обрывки песен. Тут уже и сам я начал чувствовать душившее меня нетерпение…

Как вдруг сверху, со стены, раздался дружный аркебузный залп! И почти сразу же в стане хлопов кто-то дико закричал. Этот крик подхватили другие. Крик был надрывный, полный ужаса. Ну наконец! Я встал в стременах и скомандовал:

— Ш-шах! Разом! Ворота!

Ворота мигом отворились, и мы, тридцать семь заможных поважаных сабель, кинулись в галоп на хлопов!

До их стана (хотя какого там стана — до табора!) было совсем недалеко, шагов триста. Для доброго стрелка, успел тогда подумать я, это не расстояние.

Я не ошибся. Залп моих селитьбенских попутчиков явно достиг своей цели. Хлопы были им так переполоханы, что теперь почти не оказывали нам сопротивления. Мы их рубили как хотели, топтали конями и снова рубили. Однако их было так много, что мы раз за разом разворачивались и вновь скакали к табору, прорубались через него и опять возвращались. По большому счету, помощь пехоты нам была не нужна, мы и так все уже сделали. Но как раз именно поэтому поспольство и пришло и тоже рубило, кололо, месило разбегавшихся, моливших о пощаде хлопов. Только никто их не щадил!

Когда все было кончено, я спустился с коня и пошел искать Демьяна. Он лежал возле одного из кострищ. Я с трудом его узнал, так сильно он был изуродован. Собаки! Как они боялись его живого, так потом они осмелели над ним, уже мертвым! Его же первого убили, еще тем залпом пана Грютти и его товарищей. Мне было нелегко отдать пану Грютти подобный приказ, я же хотел сам убить Демьяна, убить своей рукой, в честном двубое — но я все же решил иначе. И правильно сделал! Потому что еще неизвестно, чем бы кончилась наша атака, если бы нас здесь встретил живой и невредимый Демьян во главе послушных ему хлопов. Так что я не имел никакого права рисковать людьми ради собственной потехи. А вот теперь, подумал я, тешься, князь Юрий! Но сразу же подумал и другое: а где это его ведьмачья лопата?

Лопата валялась неподалеку. Только была она никакая не ведьмачья, не горящая ослепительным серебром, а самая обыкновенная тяжелая грабарьская лопата, нет, даже слишком грязная, вся изъеденная ржавчиной, обильно залитая свернувшейся кровью. Тьфу, гадость!

Мне подвели коня, я сел в седло, еще раз, теперь уже сверху вниз, посмотрел на Демьяна — и мне наконец стало немного легче. Ну вот, подумал я, тот, кто убил моего отца, уже убит. Это добро! Но еще жив тот, кто убил моего брата. Правда, и в смерти моего отца виновен тоже он. А Демьян был просто слепым орудием в его руках. Точнее, в лапах. Ну да это не так важно, в чем именно. Важно, что тот негодяй еще жив!

Пока я таким образом думал, ко мне подошли пан Грютти и его товарищи. Даже не столько ко мне, сколько к Демьяну. Склонившись над ним, они стали внимательно рассматривать его раны, искать среди них огнестрельные и спорить, где какой след от чьей пули. Спорили они довольно сдержанно, то есть именно так, как в подобных случаях и поступают настоящие мастера своего дела. Потом пан Грютти посмотрел на меня и спросил, доволен ли я. Я сказал, что доволен ровно наполовину, так как второй еще жив. Грютти спросил, далеко ли до него. Нет, сказал я, мы еще засветло успеем. Тогда за чем задержка, спросил Грютти. Вместо ответа я предложил ему следовать за мной и направил коня через табор.

Мы удалились от места битвы уже достаточно далеко, когда меня догнал пан Белькевич, а с ним еще несколько конных панов — старый Губан, братья Сиваки и еще кто-то, кого я не помнил. Вид у них всех был весьма растерянный, если не сказать больше.

— Ваша ясновельможная милость, куда ты? — спросил пан Белькевич.

— На вырубки, куда еще, — сухо ответил ему я.

— Ваша ясновельможная милость, да знаешь ли ты… — начал было он, но, правда, тут же замолчал, увидев, что я берусь за саблю.

— Что знаю? — гневно спросил я, вынимая саблю из ножен. — Ты хотел меня чему-то поучить? Ну так давай договаривай!

Но он уже молчал. Молчали и все остальные паны.

Мы двинулись дальше. Они оставались на месте.

Но когда мы уже вступали в пущу, я увидел, что пан Белькевич и его свора пусть неуверенно, но все же следует за нами. Я подумал, подумал — и не стал их отгонять. Пусть смотрят, если им это так интересно. Собаки!

Пока мы шли через пущу, я несколько поостыл и задумался: а как это я собираюсь с ним биться? Ничего дельного мне на ум не приходило, тогда я решил: будь что будет, если Бог того пожелает, то Он мне поможет, а если нет, так нет. На этом я и успокоился.

Когда мы вышли на старые вырубки, было еще достаточно светло, летом день долгий. Я осмотрелся — на вырубках было пусто. Вдали виднелась старая покосившаяся ольха, корчмарь подробно рассказывал мне про нее. Мы двинулись к ольхе. Земля у нас под ногами была достаточно сухая, идти по ней было легко. Я тогда, кстати, уже спешился и вел своего вороного под уздцы. Он настороженно прядал ушами.