Татьяна Патрикова - Особенности эльфийской психологии

Мне все еще было немного дико, что для этого парня сменить внешность и пол проще, чем надеть на себя другой костюм. Причем менялся он не только внешне — в этом и отличалось их мерцание от обычного перевоплощения или личины. Он мог полностью измениться внутренне. И если мерцающий становился девушкой, на самом деле становился, а не балансировал в пограничном состоянии, то рядом со мной оказывалась именно девушка, а не парень, на время прикинувшийся ею. Такие мерцания у них, как он сам признался в наши с ним первые дни знакомства, могли быть очень глубокими, как в его случае со светлым эльфом, в образе которого ему пришлось пребывать все время своего обучения и последующей работы в университете. Да и Ира, староста «колокольчиков», изначально была не менее цельным мерцанием, личностью, эльфийкой, в которой трудно было заподозрить что-то не подобающее ее характеру и мироощущению.

Поэтому не стану скрывать — его нового мерцания, которое он обещал создать специально для меня, ждал с предвкушением. Было до жути любопытно, в какую девушку он для меня превратится. К тому же за время совместной жизни (шутка!) накопилось у меня к этому деятелю мерцающей наружности несколько весьма щекотливых вопросов. Например, его сны. Мне хотелось узнать их природу, а то бродила у меня тут шальная мыслишка, что он мне солгал про плохой сон и необходимость спать со мной в одной кровати. Ведь за все то время, которое жил у меня, ему на моей памяти ни разу не снились кошмары. Ир вообще спал как сурок. Почти не ворочаясь во сне, только иногда вздыхая чуть громче, чем обычно.

Карунд Иль-Янь

Мир вокруг нас менялся с такой скоростью, что впору было испугаться, но, как ни странно, я с воодушевлением ждал каждого нового дня и тех перемен, которые он с собой принесет. И все это благодаря Андрею, нашему классному руководителю. Мой народ презирает тех, кто слаб и не способен постоять за себя в открытой схватке. Это обусловлено весьма непростой средой обитания и суровыми законами нашей паучьей богини. Но Андрей перевернул мое представление о слабости. Причем я уверен, что не только мое. Достаточно спросить ребят.

Он сам откровенно признался, что даже меча в руках никогда не держал, но при этом способен колоть и резать словом сильнее и четче любого клинка. То, как он усмирил коммандос, что моих сородичей, что светлых, произвело на меня неизгладимое впечатление. А ведь никто из одноклассников не видел этого воочию, все узнали с моих слов. И насколько бы странно это ни прозвучало для моих сородичей, еще не знакомых с нашим Андреем, — я уважаю его, мы все уважаем. Он смог добиться того, о чем никто из нас не мечтал.

Поэтому, когда вчера вечером нас в общежитии в своей комнате собрала староста, отправив к каждому шушара, и сказала о том, что завтра нужно будет прикрыть Андрея, так как у него есть срочные дела в своем мире, все согласились без споров и лишних слов. Правда, было любопытно, что же там такое могло случиться у нашего психолога. Нехотя и только тогда, когда поинтересовалась глава клана, Ира призналась, что Андрея позвали на семейный праздник. Я поначалу не понял, почему староста и леди Вик-Холь так странно переглянулись. И сам бы никогда не решился спросить, но вмешался Машмул. Вот уж кто никогда не умел сдерживать свои порывы. Ему пояснили, что у Андрея непростые отношения в семье. Без подробностей. Но всем стало ясно, что лучше предоставить нашему психологу возможность самому во всем разобраться. Да и Пауль с Томом откровенно обрадовались, что наконец смогут оказаться в зале для гневотерапии вместе, а то до этого приходилось дежурить там посменно, пока кто-то играл в футбол, а кто-то продолжал наши общие тренировки.

Но сегодня мы снова собирались обедать в классе. Пусть без Андрея и Иры, но зато рядом с маленькими кошками, к которым все так привязались. Честно скажу, я тоже. Смотреть на то, как оживают глаза Антилии, когда она берет в руки пушистый комочек, — это… приятно. Трудно объяснить. Наши женщины — они другие. Холодные. И предпочитают не проявлять своих чувств в обществе мужчин. Только между собой, да и то все это может оказаться не больше чем слухами. Но светлые эльфийки совсем иные. Не все, но Лия — она особенная. Я знаю. И если бы не мои обязательства перед домом Вик-Холь, возможно… если бы она согласилась… если бы… Это трудно объяснить. Особенно ей, Лии. Она ведь почти ничего не знает о наших традициях, обязательствах перед кланами, о том, что до полного совершеннолетия нам не стоит даже мечтать о том, чтобы встречаться с кем-то, кем по-настоящему увлечен. Ведь очень может быть, что в скором времени для меня выберут пару, и я буду обязан зачать с женщиной моего народа ребенка. Как объяснить девушке, воспитанной по законам светлых, что такое нельзя считать изменой, что это вопрос выживания вида и клана?

Поэтому я пытался держать ее на расстоянии. Но с каждым разом получалось все труднее. Очень трудно. Особенно когда она запрокидывала голову, поднимала на меня свои глаза и ждала — я знаю, ждала поцелуя. Но я заставлял себя отвернуться, отвлечь ее словами, затянуть в разговор, но не позволить ни себе, ни ей переступить эту черту. Мучительно. Однако в тех обстоятельствах, в которых находился я, лучше так. Оставалось лишь надеяться, что ей от этого не так больно, как мне. Признаю, боль теперь повсюду сопровождала меня. Откуда она? Все дело в сожалении. Я сожалел, что никогда не смогу пойти против клана. Он слишком много значил. И сожалел, что не мог хотя бы прикасаться к ней, что не способен был запретить себе думать о ней днем и ночью. И все-таки каждый раз, когда ко мне в комнату проникал ее шушар, я шел к ней в университетский парк, и все снова начиналось с поцелуя, который никогда не станет явью. Я смогу сдержаться.

Мы встречались и просто разговаривали, блуждали по аллеям парка. Это все, что мог себе позволить. Это все, что мог позволить Лии.

На большой перемене мы с Паулем и Алым уже привычно шли в столовую. Конечно, раньше к нам присоединялся Том, но он задержался на гневотерапии с Фа. Рутберг заявил, что вычитал что-то об ифритах и горел желанием попробовать новый прием без свидетелей. Их оставили вдвоем. Даже леди Вик-Холь не возражала. В том, что Рутбергу было чему научить Фаля, я даже не сомневался. Мы все слышали о его субботних боях, которые он не пропускал до появления в нашей жизни Андрея с его непрекращающимся фонтаном идей и, как он гордо их называл, его терапиями.

В очереди стояли Улька и Алый, я же ждал их чуть в стороне, справедливо рассудив, что не имеет смысла топтаться всей толпой и лишний раз увеличивать и без того громадную очередь студентов. Именно поэтому первым его заметил.