Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

— Чего стоишь, фламандская рожа? — прокричал ему Киппер, пробегая мимо. — А ну, скорей в погоню! Schnell, schnell, schnell, zum teufel! Мы ещё успеем их догнать!

Михелькин растерялся.

— А как же Лис?

— Потом! Потом!

Смитте бросили на поляне.

Ночь застила глаза, хлестала ветками. Михель мчал, не разбирая дороги, проваливаясь по колено в снег и по возможности держа перед глазами спину Киппера. В весенней мороси дышалось тяжело. Пробежав шагов примерно сто, сто пятьдесят, все четверо столкнулись с Мануэлем и остановились.

Маленький испанец был бешен и зол, сверкал лысиной и дышал так тяжело, как будто два часа плясал фанданго. Шапку свою он где-то потерял. Клинок трофейного меча сверкал, искрился и подёргивался, как живой.

— Mierda[85]! — нервно выругался Мануэль и в ярости топнул ногой. — Ищите их! Они не могли уйти далеко, они где-то рядом... Брат Томас... Отец Себастьян...

— Следы! — крикнул откуда-то справа Хосе-Фернандес. — Здесь следы! Эти твари бегут к большой поляне!

И снова — ночь и бешеный бег в никуда. Михель потерял ощущение времени. Хосе-Фернандес был неправ: следы не пришли на большую поляну, — они обогнули её стороной, петляя то вправо, то влево. Предательский снег выдавал все движенья сбежавших детей. И когда преследователи выбежали на ещё одну лесную прогалину, и свет недополной луны осветил сидящую на ней без сил беглянку, как-то не сразу осознали, что она одна.

Девушка сидела прямо на снегу, не поднимая лица. Две неровные цепочки глубоко проваленных следов вели к ней и терялись возле ног. Дальше не было ничего.

Отец Себастьян остановился, оперся рукой о дерево, другой рукой потрогал сердце.

— Именем Короля и святой церкви... — выдохнул он и остановился перевести дыхание. Он простёр к ней руку. — Именем короля...

Девушка обернула к ним лицо. По щекам стеклились тонкие дорожки слез.

— Можете делать что хотите, — тихо сказала она и отвернулась обратно, — мне всё равно. Я ничего вам не скажу.

— А ну, вяжи её! — распорядился Киппер, икнул и выругался.

Михель и Мануэль приблизились к девушке, ухватили под локти, рывком подняли на ноги, свели ей руки за спиной и стянули запястья ремнём. Та не сопротивлялась. Молчала. И когда её подтолкнули обратно в сторону дома, тоже не издала ни звука.

— Чертовщина какая-то, — Мануэль огляделся вокруг. — Где второй?

— Посмотрите внимательней, может, они разделились, — предположил брат Себастьян.

— Не похоже, святой отец, не похоже... Следы обрываются здесь, но до этой полянки они добежали вдвоём. Здесь парень упал, видите? — вон вмятина. Потом она его тащила... девка, то есть тащила. Досюда донесла, а дальше — как отрезало.

— Не может быть! Снег совершенно свежий, должны были остаться хоть какие-то отпечатки. Он не мог уйти обратно по своим следам?

— Не знаю. Может быть. Не по деревьям же он ускакал! Пойду проверю.

Мануэль отсутствовал около пяти минут, потом вернулся и покачал головой.

— Нет, ничего такого нет. Одно из двух: или мы его где-то раньше упустили, или...

Он перевёл взгляд на девушку и умолк.

— Возвращаемся, — наконец нарушил тишину брат Себастьян. — Впустую бегать по лесу — только спину под нож подставлять. Иди, дочь моя, — мягко сказал он, подталкивая девушку ладонью в спину. — Иди и думай о своей душе.

Дождь перестал. Туман и дымка тоже помаленьку рассасывались. Все шли назад, надеясь встретить Анхеля или других двоих, но никого не встретили. Вдобавок у хижины их ждал ещё один сюрприз. Нет, ничего особенного не произошло, всё оставалось на своих местах, даже Смитте стоял, где его оставили, разве что — опустился на колени. И только тело рыжего колдуна исчезло. Ни следов вокруг крыльца, ни капель крови, только алое пятно там, где его настигла пуля. Испанцев возле дома не было.

— Алехандро! — окликнул их Мануэль. — Анхель! Con mil diablos, куда они все подавались? Санчо, где ты, антонов огонь тебе в зад?! Родригес! Анхель!

Попытки что-то выяснить у Смитте ни к чему не привели.

— О да! Да, да! — кричал он, то смеясь, то плача. — Так оно! Miserere, miserere me! У ручья, на другом берегу, ты увидишь две вмятины в мягкой земле. То был он. Шорох! Он — вверх, я шагнул и упал... Скелеты и кости! Это след! След, след, след...

У Михелькина от этого тягучего дурацкого киликанья мурашки побежали по спине. Он оглянулся на своих спутников, стремясь в них обрести какую-то поддержку, натолкнулся на пустой и страшный взгляд карих девичьих глаз и испуганно потупился.

Дублёная рожа Киппера перекосилась, он шагнул вперёд и залепил недоумку пощёчину.

— Хватит! — рявкнул он ему в лицо, для чего ему пришлось привстать на носки. — Где травник? Где эта сволочь?

— Травник, травник, да, да, да! — торопливо задышал тот. — Осанна! Осанна! Он явился, явился он...

— Кто явился?!

— Зверь! Зверь из бездны, зверь четверолапый, многострашный и могучий; чудо обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй... Н-насекомое, минога и ехидна. Он пыхал паром и огнём, и рыкал так: «Рык! Рык!», а тело его было подобно извивам реки. О страх, о ужас, о смиренье! увы, увы мне! Если бы я только мог взглянуть ему в глаза... Но я не мог: там бездна, бездна холода и страха, лёд, опал, гагат и турмалин... Uam profundus est imus abyssus[86]? Ха-ха-ха! — тут он перевёл свой взгляд на Мануэля. — Как же можешь ты убить, солдат, как можешь ты убить, когда ты сам не знаешь своей смерти, только — жизнь? Что жизнь? Слетевшая с вершин вода... Дай, дай мне каплю твоих слез, они стоят так дорого: ты видел хоть одну? Не для тебя неописуемый восторг! Ах! Ах!..

Всех на поляне при этих словах пробрал озноб. Все перекрестились.

— Смотри-ка: чокнутый, а чешет, как по святому Хуану, — сказал Мануэль. — Как вы думаете, святой отец, что ему привиделось?

— Боюсь, мы этого никогда не узнаем, — с горечью сказал брат Себастьян. — Мы просто ничего от него не добьёмся, вы же видите: он одержим. Хотя, признаться, выглядит это как-то странно. Он говорит in aenigmate[87], но в его безумии как будто есть какая-то система... Мы допросим его позже. Киппер, Мануэль. Осмотрите здесь всё. И — будьте осторожны. Помните — cavendo tutus, — «остерегаясь убережёшься». Действуйте.

И напоследок подбодрил их на родном испанском:

— Dios los de a Va buenas[88].

Родригес с Санчесом обнаружились в доме, где они сидели за столом и мирно ели кашу, сталкиваясь ложками в большом горшке. На имена не откликались и, вообще, не замечали ничего вокруг. Вошедшие просто опешили от этакой картины. Себастьян сотворил молитву, Мануэль и Киппер, ругаясь, долго били их обоих по щекам, а те только улыбались, лупали глазами, и с набитыми ртами мычали: «Caougugno... Caougugno...»[89], а когда пришли в себя, так ничего толком и не смогли рассказать.