Мерлин - Стивен Рэй Лоухед
— Из двух, — возразил Пеллеас. — Хоэль охотно принял бы мальчика — он хоть и стар, но крепок, — однако до него слишком далеко добираться.
— Вот и хорошо, безопаснее, — сказал я.
— Да, если б речь шла об обычных убийцах, — согласился Пеллеас. — Но тех, кто решился на все, не остановит и расстояние. К тому же враги в первую очередь будут искать мальчика там, где воспитали Аврелия и Утера.
— Остаются Теодриг и Кустеннин, — проговорил я. — Теодриг силен и предан, однако Диведд окружен врагами. Моркант и Дунаут — его соседи, они наверняка проведают, что мальчик, которого воспитывает Теодриг, — сын Утера. К Кустеннину на север лазутчики не проберутся, но у него не так безопасно, как у Теодрига. — Я поднял руки ладонями вверх, как весы, показывая, что доводы за и против обоих весят одинаково. — Кого выбрал бы ты?
Пеллеас задумчиво нахмурил лоб.
— А зачем вообще выбирать? — Он просветлел. — Почему бы не растить его там и там в зависимости от времени и надобности?
— И впрямь, почему бы нет?
Здравая мысль. Пусть ребенок набирается ума от обоих, пусть узнает обычаи двух разных владык. Прекрасно придумано!
Решив это, я перестал думать о ребенке: до его рождения больше ничего нельзя сделать. Посылать гонца к Теодригу и Кустеннину я опасался, а сам поехать не мог, чтобы потом не догадались, что советник короля ездил договариваться о воспитании его наследника.
Я не надеялся, что Утер сумеет сохранить рождение ребенка в тайне. Раньше или позже слух просочится, как вода из дубовой корзины, и по всей стране властолюбивые правители начнут охотиться за ребенком.
Довольный своим планом, я посчитал, что могу ничего больше не делать, покуда не придет время двигаться в путь, чтобы поспеть к родам. А так как забот пока не предвиделось, я выбросил все мысли о ребенке из головы и занялся другим.
Скажу по правде: в то время я не придавал рождению этого мальчика большого значения. Несмотря на все знаки — можно сказать, знамения, — он был для меня младенцем, которого надо спасти. И еще сыном умершего друга. Но это все. Другие дела казались куда более насущными. Я углубился в них и вскоре начисто позабыл про дитя.
Глава 15
Младенец родился серой тоскливой порой, когда холодные ветры несут снег с промерзшего севера, в месяц лишений и смерти, когда сама зима умирает на Рождество. Рождение из смерти, как повелось издревле. Я смотрел в дубовую чашу и пять ночей кряду вглядывался в чистое по-зимнему небо. Так я узнал, что время пришло.
Мы с Пеллеасом доехали до Тинтагиля и остановились неподалеку в лесной лощине дожидаться, пока Игерна разрешится от бремени. Входить в каер я не хотел, чтобы не возбуждать толков.
Три дня мы сидели в плащах и шкурах у костерка, жгли дубовые сучья и сосновые шишки и ждали. На третью ночь нашего бдения случилось странное: из леса вышел огромный черный медведь, бесшумно обошел вокруг костра, опасливо обнюхал нас и заковылял по дороге к каеру.
— Идем за ним, — прошептал я. — Может быть, ему ведомо что- то такое, о чем нам тоже следует знать.
Мы догнали его на краю леса. Он стоял на задних лапах, четко вырисовываясь на фоне залитого луной снега. Он нюхал морской ветер и при нашем приближении повернул голову, но не двинулся с места. Некоторое время он стоял так, глядя на крепость Утера, и потом, словно решившись, побрел к ней.
— Голод выгнал его из берлоги, — заметил Пеллеас. — Он ищет, что бы поесть.
— Нет, Пеллеас, он идет почтить новорожденного. — Я и сейчас помню изумленный взгляд Пеллеаса, его белое в лунном свете лицо. — Идем, пора.
К тому времени, как мы достигли ворот, исполинский медведь как-то — может быть, с помощью грубой звериной силищи — сумел пробиться в каер. Привратник, надо полагать, спал и при виде него кинулся звать на помощь, бросив ворота без присмотра. Все бегали с огнем, собаки заходились от лая и рвались с поводков.
Никто не заметил, как мы проскользнули в ворота и направились прямо в большой зал, а через него — в королевскую опочивальню. Игерна лежала в своей светлице, при ней были служанки и повитуха, но Утер сидел внизу в одиночестве.
На коленях его лежал обнаженный меч — меч Максима.
Когда мы вошли, Утер поднял глаза: вина ясно была написана на его лице. Я уличил его, и он это знал.
— А, Мерлин, вот и ты. Я так и думал, что ты придешь. — Он старался изобразить облегчение. Вместе с нами в покои ворвался уличный шум, и Утер ухватился за возможность заговорить о другом. — Что там за крики, клянусь Вороном?
— В твою крепость вошел медведь, — сказал я.
— Медведь. — Он сделал вид, что задумался, словно я сказал нечто очень значительное. Потом добавил: — Моя супруга пока не разрешилась. Можете сесть — ждать еще долго.
Я отправил Пеллеаса за едой и питьем для нас, и он исчез за шкурой, скрывающей выход из зала. Я сел в большое кресло Горласа — Утер даже в доме предпочитал походное — и в упор взглянул на короля.
— Мне грустно, Утер, — прямо сказал я. — Зачем ты нарушил слово?
— Когда я что-нибудь обещал? — сердито бросил он. — Не возводи на меня напраслину.
— Тогда скажи, что я не прав. Скажи, что меч у тебя на коленях не для младенца. Скажи, что ты не намерен его убить.
Утер нахмурился и отвел глаза.
— Клянусь Богом, Мерлин, ты несносен.
— Скажи, что я ошибаюсь, и я принесу извинения.
— Мне нечего сказать! Я не обязан держать перед тобой ответ!
— Знает ли Игерна, что ты замыслил?
— Чего ты от меня хочешь? — Он вскочил и бросил меч на стол.
— Чтобы ты выполнил обещание, — сказал я. Мне хотелось сказать иначе, но я старался облегчить ему решение.
Однако Верховный король по-прежнему колебался. Как я уже говорил, Утера нелегко было свернуть с намеченного пути. И у него было время укрепиться в задуманном. Он заходил по комнате, бросая на меня сердитые взгляды.
— Я ничего не обещал. Все это были
