Генри Олди - Бездна голодных глаз

А тела семейства Ломби мерно подпрыгивали в телеге, едва поспевающей за арьергардом скачущих. Завтра, завтра они вернутся в мир, и лучше бы им не возвращаться — для принятия ритуальной ступенчатой казни, "положенное число раз и до полного умерщвления", когда последние браслеты несколько дней будут надеваться на корчащихся людей, вновь возвращающихся для новых уходов — "и всех, близких Не-Живущему по крови, дабы лишенный пищи Враг, источник бедствий людских, ввергнут был в Бездну Голодных глаз…"

Жаль, кабан ушел. И поросенок ушел. В лес. Куда там было обещано засунуть язык нерадивого капрала Ларри? Ах, ну да…

ЛИСТ ВТОРОЙ

…И в каждом саване — видение,Как нерожденная гроза,И просят губы наслаждения,И смотрят мертвые глаза.

…освещенный дымным пламенем костра зал. Голая, невиданно худая старуха сидела у очага, скелет из черных лоснящихся костей, и высохшие длинные груди ее, подобно плоским побегам табака, ниспадали до самого низа живота. Кривой палкой, зажатой в обеих руках, она помешивала омерзительное варево в огромном глиняном котле, тысячи мух гудели над ней, ползали по впалым щекам, укрывались в ее сальных лохмах.

Когда Малыш иа-Квело подошел поближе, она задрала острый подбородок и нараспев произнесла:

— Ох, ох, ох, бедолага, бедняк неприкаянный, да неужто он не знает, что не стоит самовольно совать руку слону в задницу, а то беды не миновать — скажем, встанет слон, и виси после у него под хвостом!..

Она покачала головой, словно выражая сочувствие заблудшему, которому грозила страшная участь.

— Неужто он не знает, что прийти ко мне легко, а вот выбраться потруднее будет?..

Малыш иа-Квело почтительно обнажил плечо под пристальным взглядом оскалившейся Длинногрудой Королевы и промолвил, улыбнувшись:

— О моя Королева, этот бедолага давным-давно ничегошеньки не знает… Испокон веков бродит он по этому необозримому миру в поисках дорог ведущих и дорог выводящих, а знай он дороги, — разве пришел бы сюда?

— Да уж, — усмехнулась старуха, блестя хищными, не по возрасту, зубами, — знал бы дорогу, не пришел бы к порогу…

Она протянула стынущие руки к очагу, долго качала головой и, наконец, спросила голодным голосом, на дне которого сливались угроза и обещание:

— Славный ты малый, хотя и подлизаться не дурак. Подойди-ка ближе, посмотрим, сумеешь ли ты умастить бальзамом мою спину так же ловко, как словами мою душу…

Старуха протянула Малышу зеленоватую склянку и, не вставая, подставила свой длинный и узкий волосатый хребет, с выпирающими, как рыбьи кости, острыми позвонками. Молча взял иа-Квело склянку, и вскоре руки его стали кровоточить, покрывшись порезами. Казалось, старуху опьянил запах крови, она то и дело поворачивала к нему свою исходящую пеной морду гиены с острыми белыми клыками, будто готова была вцепиться ему в горло.

— Скажи-ка мне, любопытный странник, что мягче — моя спина или твои ладони?

— Твоя спина, — ответил Малыш иа-Квело.

И в тот же миг увидел перед собой дивную спину девушки с круглыми крепкими плечами и бедрами, изгиб которых…

…приподняла до бедер свои мерзкие лохмотья и, слегка раздвинув ноги, начала выстукивать на тощем животе мерный ритм; она барабанила, а из-под подола выскакивали крошечные серенькие существа с ярко-рыжими волосиками на остреньких затылках, и все они под застывшим взором Королевы, зрачки которой утонули в белом взгляде страшной шоколадной статуи — все они улетучились из пещеры по ведомым им делам, а старуха вернулась к очагу и простерла руки над огнем; тело ее тяжко сотрясалось в робких лучах заходящего солнца, не осмеливавшегося войти под низкие своды, ее били корчи, и гость неслышно сидел в дальнем углу зала.

Так прошло три дня, и снова превратилась Королева в девушку с ослепительными белками глаз; но когда на смену красавице возвратился живой скелет, Малыш иа-Квело с удивлением почувствовал, что не испытывает такого отвращения перед ним, хотя так до конца и не свыкся с тяжелым духом, окружавшим ее, с царапающим слух голосом; он смог даже делить ложе с этим обтянутым иссохшей кожей призраком, избегая смотреть ему в глаза, но иногда даже волнуясь за старушку.

Доверившаяся Малышу возвращавшаяся девушка с блестящим взглядом, она поведала ему о кошмарах детства своего, о приобщении, о злодеяниях своих в старом, сморщенном обличьи, чуждом даже для нее самой, о выпитой крови забредавших в пещеру Скитальцев; она кормила иа-Квело фруктами и поила только родниковой водой, потому что от иной пищи тело его приобретало слишком дразнящий запах; она давала ему капли своей рубиновой крови и с ними же пекла особый медовый хлеб с бурой корочкой, и Малыш звал этот хлеб любовной приманкой, и нутро его содрогалось от мякоти хлеба…

Так прошла вечность, потом еще и еще одна вечность, и тускнела память Малыша, и солнце стало обжигать кожу его, черную кожу сына солнца, а старуха сидела у очага в мертвом, сонном оцепенении, а девушка была такой же ослепительной, как и в первый день, и бледнеющий Малыш стал понимать, что имела в виду Длинногрудая Королева, говоря о…

ЧЕТ

…Лук сломан,Стрел больше нет,Время стучится в виски,Не лелей робеющего сердца,Стреляй без промедления.

"Змее же свойственна гибкость и яд, тигру — ярость и мощь удара, крепок загривок у лесного медведя, и подпрыгивает орел, взмахивая крыльями; обезьяна хватает неведомое, труслива и быстра крыса — и неискушенный теряется в вечной изменчивости признаков, а растерявшийся издает звуки жертвы, и податлива для охотника такая добыча.

Знающий же различает скрытое и знает простое — более великое, нежели обилие признаков и умений. И знает он, что стелется по земле змея, не имея конечностей от рождения своего, кошка прыгает, куда захочет, и нет разницы между любыми из четырех ее лап; и есть у пернатого пара крыльев для полета, и пара когтистых ног для ходьбы и ловли, и несходны меж собой пары конечностей птицы.

Три уровня обнимают сущее: земля, мир и небо, и три образа живут в нем — птица, кошка и змея, потому что вставший на дыбы медведь разделяет лапы свои и, уподобившись птице, валится на врага сверху, и подобен змее припавший к земле пардус, жалящий единым убийственным броском.

Когтистые ноги имеет птица, и огромные распахнутые крылья, и не позволяет она приблизиться к себе, потому что податливо птичье тело, легко рвется оно; бьет птица всей тяжестью могучих крыльев, когтями хватает добычу, рушась на подмятую жертву, топча ее, но отлетая при малейшей угрозе, — и трудно прорваться сквозь хлопанье, мельканье и взмахи разнолапого…