Гай Гэвриел Кей - Песнь для Арбонны

Теперь смолкли все звуки, кроме потрескивания пламени и воя то ли ребенка, то ли животного, почему-то еще не погибшего. Через несколько секунд этот плач тоже прекратился, и слышался только рев поднимающегося ветра и огня, охватившего последний из деревянных домов.

Корана удержало на месте, на этом кряже, заставило смотреть на короля, господина и всех остальных, кого он знал уже много лет, воспоминание том, как его отец прожил последний год своей жизни.

Его дом стоял на крохотном участке плодородной земли, гордо записанной на их имя в бумагах барона, после того как последняя эпидемия чумы вызвала нехватку рабочих рук и слишком много полей осталось необработанными. Маленький клочок земли, но он теперь принадлежал отцу в итоге целой жизни тяжкого труда на кого-то другого. Она была расположена на хороших пахотных землях на севере Гораута, эта ферма. Или, правильнее сказать, на севере прежнего Гораута. Теперь это Валенса, так как договор отдал эти земли, прежде охраняемые собственным мечом Дуергара, коранами короля и мужеством фермеров и деревенских жителей, которые сражались за то, что им принадлежало.

Он сам сражался у Иерсенского моста. Сражался и победил среди льда и крови, в армии Гораута, хотя и горько оплакивал своего короля после того, как мечи вложили в ножны и отставили копья. Через один сезон, не более, в замке Гарсенк на юге, где он служил кораном у молодого герцога к огромной гордости семьи, он узнал о том, что его родителям вместе со всеми другими фермерами и обитателями целых деревень на севере приказано укладывать вещи и отправляться на юг, куда хотят, где смогут найти приют.

Это лишь временно, сообщили им гонцы молодого короля Адемара. Новый король в мудрости своей позаботился о них, говорили гонцы, — очень скоро у всех появятся более обширные, более богатые земли. Тем временем мечта всей жизни отца и предмет его молитв, собственная ферма, пропала, отдана валенсийцам, с которыми они сражались пятьдесят лет. Просто так.

Его родителям еще повезло в каком-то смысле, для них нашлось место у мужа сестры матери к востоку от Кортиля; они снова работали на хозяина, но, по крайней мере, у них была крыша над головой. Он дважды навещал там отца, но хотя старик и в лучшие времена говорил мало, как настоящий северянин, по его глазам сын не заметил, чтобы он благоденствовал.

Все знали, где находятся эти обещанные новые земли. Об этом говорили и в тавернах, и в замках. Его отец сказал только одно по этому поводу под конец его второго визита и последнего в лачугу на ферме, которая теперь служила домом родителям.

Они вышли вместе прогуляться, он и его отец, в сумерках и смотрели на серые болота за пеленой мелкого дождя.

— Что я понимаю в оливах? — спросил отец, отвернулся и сплюнул в грязь.

Сын не ответил. Он смотрел на мелкий дождь. Сказать было нечего. Нечего, что не было бы предательством или ложью.

Сегодня утром, однако, на турнирном поле в Арбонне под ясным небом он услышал, как младший сын Гарсенка назвал Адемара предателем и заявил права на трон Гораута перед знатными людьми шести стран. И простая истина заключалась в том, как он наконец понял, сидя на коне на этом кряже над горящей деревней, что он согласен с Блэзом де Гарсенком.

Его отец думал бы так же, он был в этом уверен, хотя никогда не выразил бы такую мысль словами. Они были жителями Гораута, их жизнь и земля находились под защитой короля — а он предал их безопасность, историю, доверие, подписав клочок бумаги. Говорили, что за всем этим стоит Гальберт, верховный жрец. Что он хочет уничтожить Арбонну из-за их богини.

Он мало знал об этом, и его это не слишком волновало, но он видел, как его отца убила жизнь на чужой ферме, вдали от северных земель, которые отец любил всю свою жизнь. Его отец умер в конце этого лета, однажды утром лег в постель, как говорилось в письме писаря, и отошел к богу через четыре дня, не произнеся ни одного слова. Непохоже было, что он очень страдал, писал писарь. Мать в конце поставила свою метку, после пожеланий ему всяческих благ. Он все время носил с собой это письмо.

Он в последний раз посмотрел вниз, на горящую деревню. Глубоко вздохнул. Наконец-то мысли его прояснились, но от этого не стало менее страшно. Когда он снова двинулся в путь, то поехал на юг, туда, откуда прискакал, с другим известием, мрачным, полным огня и смерти и обещающим еще больше огня и смертей в дальнейшем, это было так же верно, как и то, что смертный человек рожден для смерти.

Он, собственно говоря, сделал свой выбор, понял он, в тот вечер, когда в последний раз гулял с отцом под дождем. Но никак не мог превратить свое решение в действие. Теперь он это сделал.

Он пришпорил коня, оставив позади огонь Аубри. Его глаза были прикованы к пустой дороге впереди, она стала блестящей и странной в смешанном свете двух лун.

Блэзу это совсем не нравилось, но жрицы и лекарь, посоветовавшись друг с другом, настояли, чтобы он выпил травяную настойку, от которой проспал большую часть дня.

Когда он проснулся в комнате Барбентайна, небо на западе за окном раскрасили нежные оттенки заката, темно-розовые и пурпурные, а скоро наступят сине-черные сумерки. С кровати Блэзу не видно было реку, но в открытое окно он слышал, как она бежит мимо; посередине между рекой и замком начинали загораться огни в домах Люссана. Он некоторое время смотрел, чувствуя себя до странности спокойно, но тем не менее чувствуя боль в ногах и ощущая повязку на левом ухе. Он поднял руку и пощупал ее.

Осторожно повернул голову в другую сторону и в первый раз осознал, что он не один.

— Могло быть и хуже, — тихо сказала Ариана. Она сидела в кресле на полпути к двери. — Ты потерял часть мочки уха, но говорят, что этим все и закончится. Почти как у Бертрана.

— Как долго ты здесь сидишь?

— Не долго. Они сказали, что ты проспишь до заката. Я спросила, можно ли поговорить с тобой наедине, когда ты проснешься.

Она сменила яркий утренний королевский наряд на более темную одежду, теперь ее платье было темно-синего цвета, а обычный для нее красный цвет стался только в отделке рукавов. Она казалась ему очень красивой. И улыбалась.

— Бертран весь день ходил по замку, заявляя, что теперь ясно: вы двое — давно разлученные братья. Последняя версия гласит, что тебя похитили разбойники из колыбели в замке Тавернель и обменяли на трех коз в деревне Гораута.

— На трех коз? Я возмущен, — со вздохом ответил Блэз. — По крайней мере, на пять. Скажи ему, что я возражаю против того, чтобы меня так недооценивали даже в сказке.

Улыбка Арианы угасла.

— Вряд ли тебя недооценят, Блэз, как здесь, так и где угодно. Особенно после утренних событий. У тебя наверняка возникнут проблемы противоположного характера.