Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

— Слышишь, — сказал Артур Оскару. — Что делать-то теперь?

— Что-что! Камень искать надо, — ответил Шутов. — Или того, кто это камень достал из ствола.

— Найдется твой камень! Ты лучше скажи, что делать мне? Как жить-то дальше? Если Мирка догадается — мне капец!

— Дубина ты бамбуковая! — вздохнул Оскар. — Графиня может до старости лет не догадается, а мне уже капец! Я потерял то, ради чего жил, а ты еще не потерял ничего. Где справедливость, Деев? Пошли, Учитель нас ждать не будет.

— Да погоди ты, — Артур погасил окурок, вынул из-за пазухи серебряную пепельницу в форме кленового листа и подал Шутову. — Держи подарок.

— За что? — не понял Оскар.

— Чтобы не рыдал по своим кристаллам. Вообще-то мы с Женькой везли ее Валерьянычу показать, но раз уж вытрясли твой камень, бери и пользуйся.

Оскар посмотрел на кленовый лист, на желтое пятно посреди листа, перевернул пепельницу кверху дном и обнаружил, что желтый металл просочился сквозь лист серебра. Металл, подозрительно похожий на золото.

— Вообще-то я бросил курить, — признался он. — А что за пятно? Золото что ли?

— Оно самое. Вообще-то Женьке эта вещь дорога, но он хотел, чтобы вы, как физики, репы свои почесали и объяснили нам…

— Что объяснить, Деев? Откуда в серебряном блюде золотое пятно?

— Ну да. Вам виднее, откуда берется золото?

— Золото? — Оскар поставил пепельницу на подоконник. — Этот металл существует в Земле со времени ее образования. Нет, есть какая-то теория, что золото образуется в космосе при столкновении нейтронных звезд… при высокой концентрации нейтронов, но я не знаю, я специально этим вопросом не занимался.

— Ага, — кивнул Артур, — у доктора на подоконнике оно тоже образуется и нехило. — Оскар еще раз пригляделся к пятну. — Не парься, Женька носил его к ювелиру. Золото высочайшей пробы. А теперь спроси, отчего оно там взялось?

— Отчего? — спросил Оскар.

— От маленького красного кристалла. Лежал себе всю ночь, лежал не безобразничал, а когда луч Солнца поймал, пропорол тем лучом дом насквозь, и такой вот след оставил на память. Мы бы не заметили, если б соседка не пришла, не сказала, что у нее дыра в полу и в потолке. Да я бы этот кристалл привез, если б знал… Мы ж поздно хватились.

— Деев!!! — воскликнул Оскар и хлопнул Артура по плечу. — Ты не врешь, Деев?

— Я б его сразу вам с Валерьянычем отдал, что мне, жалко?

— Да! Да! Да! — закричал Оскар и запрыгал от счастья. — Все верно! Ты умница, Артур!!! Ты… ты… Ты не представляешь, как здорово, что вы приехали!

По дороге к институту Русый завернул на в интернет-кафе, отослать мессягу, и увлекся редактированием текста. Доктору показалось, что Жорж умрет от счастья, если узнает, что «Стрелы Ангела» почти у него в руках, и продавцы не выручат за них ни копейки. «СРОЧНО СВЯЖИТЕСЬ С Е.РУСЫМ…» — написал доктор и вспомнил, что его мобильник отключен и разряжен, благодаря усердию графини. «ИЛИ ШУТОВЫМ…» — добавил он и усомнился, будет ли Оскар сидеть дома в ожидании звонка?«…ИЛИ ПРОФЕССОРОМ БОРОВСКИМ», — написал он, не будучи уверенным, что имеет на это право…

— Мороженое хочешь? — спросил Миру Артур.

— Нет.

— А чего хочешь? Если надо позвонить в Париж…

— Пока не надо.

— Как там Даниель?

— Не мое дело.

— Если надо, звони. На пару минут деньги есть.

— Не надо, — повторила Мира.

— Если вдруг захочешь, только скажи…

— Где ты успел нагадить, барбос? — спросила графиня.

— Я? — удивился Артур.

— Если не нагадил, зачем подлизываешься?

Деев умолк. До порога института он не проронил ни слова, только наблюдал за товарищами и делал выводы. «Они такие культурные, — думал Артур, — такие воспитанные, образованные. А я? Пес я безродный! С тупыми вопросами к ним пристаю, а они? Они меня до сих пор не убили. Они меня даже терпят и кормят. Узнали бы, какой я кретин — руки бы мне не подали. Теперь ясно, почему Валерьяныч не хотел рассказать мне о прошлом. Он действительно ни хрена обо мне не знает. Профессор — офигенно умный мужик. Стал бы он знаться с таким дураком, как я?»

Когда Натан Валерьянович Боровский еще не был профессором, а был молодым энергичным преподавателем физики, его репутация была слегка подмочена астрологами и хиромантами, с которыми охотно общался его отец. Зато лекции Боровского в институте пользовались ажиотажным спросом на всех факультетах сразу. Особенно общий курс элементарной физики. Боровский начинал с вычислений: во сколько раз атомное ядро меньше атома, а Солнце меньше Солнечной системы? Почему сила, с которой атомное ядро притягивает электрон, во сто раз больше силы, с которой Солнце притягивает планету? Почему?.. Почему?… И еще раз, почему? Боровский заставлял задумываться над очевидными вещами и задавал вопросы, на которые современная наука не имела ответов. Он обсуждал абсурдные гипотезы и отвергал аксиомы. Студенты были в восторге от головоломок. Их любимый преподаватель видел в физике «приколы», непостижимые ученым рассудком. Филологи в библиотеке чаще спрашивали учебник физики, чем «Войну и мир». Отдельные гуманитарии меняли факультет только для того, чтобы сидеть на лекциях Боровского. Студенты набивались в аудиторию со всех институтов, приезжали из Москвы, везли с собой друзей и знакомых, а после лекций спорили на лестницах. Подчас в аудитории не хватало места для слушателей, которым лекция непосредственно предназначалась, и молодой самоуверенный преподаватель, видя очередной аншлаг, начинал с того, что просил посторонних удалиться. Совестливые перемещались в фойе, чтобы подслушивать у двери, но сидячих мест все равно не хватало на всех. Профессор просил еще и еще раз. Лекция начиналась, когда количество мест на скамейках, ступеньках и принесенных стульях начинало примерно соответствовать количеству поп.

Когда профессор Боровский увлекся физикой времени, проблема разрешилась сама собой. В аудитории стали появляться пустые скамейки, безответственные гипотезы уступили место классическим постулатам. Сначала физик Боровский не делился своими идеями, опасаясь плагиата; потом из меркантильных соображений, поскольку заслуги перед наукой уже позволяли претендовать на академика с соответствующим академику социальным статусом и материальным достатком. Потом профессора Боровского загрызли сомнения. Увлекшись физикой времени, он оторвался от классической школы так неаккуратно и так не вовремя, что, открывая семестр, не знал, какую физику преподавать, как это делать, а главное, для чего. И теперь профессор шел на лекцию, не будучи уверенным, что эта самая физика пережила его отсутствие и существует до сей поры. Коллеги приняли его и простили. Оказали доверие, возложили надежды, ему, в конце концов, пошли навстречу, несмотря на то, что в ученых кругах Боровского давно считали чокнутым, но авторитет перевесил домыслы. Прежний авторитет ученого был основателен и незыблем. Этот груз Боровский тащил на своих плечах до рабочего кабинета, и, прежде чем открыть дверь в прежнюю жизнь, сказал себе прямо: «Я не заслужил бессмертия. И смерти не заслужил. Все, что у меня есть — одна несчастная жизнь. Если нужно вернуться, чтобы прожить ее заново… Что ж, я готов, ибо большего мне не положено».