Гай Кей - Последний свет Солнца

Пока Берн греб на запад, ему пришла в голову мысль, что есть нечто странное, даже тревожное в том, кто он такой и как мир к ним всем относится. Они — эрлинги, бороздящие волны, они потешаются над дождем и ветром, носятся по рассвирепевшему морю. И все же хотя он был одним из них, но понятия не имел о том, что делать в ненастную погоду, а только старался следовать указаниям и молиться, чтобы море и правда не рассвирепело.

Более того: они — наемники Йормсвика — наводят ужас на весь мир и пользуются славой самых опасных бойцов под солнцем, звездами и двумя лунами. Но Берн Торкельсон никогда в жизни не участвовал в битве, только в одном поединке на берегу у стен города. То было не сражение. Совсем не похоже на сражение.

Он спрашивал себя, когда они повернули на север и ветер надул паруса: а что, если и все остальные — такие же, как он, более или менее? Обычные люди, не лучше и не хуже других. Что, если именно страх внушил людям веру в то, что наемники Йормсвика так опасны? Ведь их тоже можно победить; их только что разгромили.

Воины Элдреда использовали сигнальные костры и лучников. Бранд и Гар Ходсон назвали эти приемы трусливыми, женскими, насмехались над королем англсинов и его воинами, презрительно плевали в море.

Берн подумал, что лучше было бы прикинуть, как самим научиться пользоваться луками, если ими пользуются противники. Затем подумал, почти тайком от самого себя, что он вовсе не уверен, подходит ли ему такая пиратская жизнь.

Он мог снова проклинать своего отца, легко, так как именно ссылка Торкела сделала Берна рабом, а потом заставила покинуть остров, остаться без наследства. Но такое течение мыслей уже не давалось ему с прежней легкостью. Земля досталась отцу в результате пиратского набега, не так ли? Знаменитого, прославленного в песнях похода с Сигуром Вольгансоном в Фериерес, когда кучка эрлингов сожгла королевское святилище.

И никто не заставлял Берна уводить коня Хальдра Тонконогого, покидать Рабади, отправляться в Йормсвик.

Он подумал о матери, о сестрах на материке, а потом о молодой женщине — он так и не узнал ее имени, — которую укусил змей вёльвы и которая спасла ему жизнь.

Женщины, подумал он, вероятно, посмотрели бы на все это иначе.

Он греб, когда ему приказывали, отдыхал, когда позволял ветер, носил корм Гиллиру, который стоял на привязи среди других коней в трюме широкого корабля, выбрасывал за борт конский помет.

Берна охватило явственное возбуждение, несмотря ни на что, когда они добрались до бухты в Льюэрте, знакомой и Гару, и Бранду. Никого не было видно ни на тянущейся на север береговой полосе, ни здесь. Они вытащили ладьи на берег в предрассветный час и вознесли на пляже благодарственную молитву Ингавину.

Они должны будут оставить здесь ладьи и людей для их охраны. Он может быть одним из них, и ему непонятно, как он к этому отнесется. Затем остальные двинутся в глубь материка, чтобы найти Бринфелл, убить человека и вернуть меч.

Нельзя отрицать, что это дело достойно песен скальдов зимой и после зимы. В северных землях это имеет значение. Может быть, всех мучают те же сомнения, что и его, подумал Берн. Он так не считал, по правде говоря, глядя на своих спутников, но было бы хорошо спросить кого-нибудь. Интересно, где сейчас его отец. Торкел сказал ему, чтобы он не позволял им сюда плыть.

Он пытался. Нельзя сказать, что он не пытался. Но не он возглавляет этот поход, правда? И если жизнь направила тебя на ладьи с драконами, ну… она тебя туда направила. Ингавин и Тюнир выбирают своих воинов. И может быть — может быть, — он, Берн, выйдет из этого приключения со своей долей славы. Собственной славы. С именем, которое будут помнить.

Люди живут и умирают ради этой цели. «Никогда не умрет однажды добытая слава». Пристало ли Берну Торкелу с острова Рабади утверждать, что они все не правы? Неужели он так высокомерен? Берн покачал головой, отводя взгляд от стоящего рядом с ним на берегу человека.

Смущенный Берн посмотрел в другую сторону. И увидел за береговой полосой темные очертания холмов Сингаэля. Он знал, что земли англсинов лежат дальше, далеко за ними. А еще дальше, на востоке, за морями, где должно взойти солнце, его дом.

Никто, подумал он, не путешествует так, как эрлинги. Нет другого народа, который забирался бы так далеко или был бы столь же отважным. Мир это знает. Берн глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Наступал рассвет. Бранд Леофсон отбирал людей для своего отряда.

Берн отправился на восток вместе с другими избранными.

Они три дня питались орехами и ягодами, как крестьяне в засушливое лето или во время слишком затянувшейся зимы, когда кладовые пусты. Кафал приводил их к воде, так что ее хватало для людей и для коней.

В лесу было темно даже днем. Иногда сквозь ветки проглядывал кусочек неба, из него лился свет, напоминание о мире за пределами леса. Иногда по ночам мельком виднелись звезды. Однажды в глаза людей заглянула голубая луна, и путники остановились на поляне, не говоря ни слова, зачарованно глядя вверх. Потом двинулись дальше. Они следовали за псом на северо-запад к Арберту — по крайней мере, так они полагали. Каждый из них мог лишь догадываться, где они находятся, как далеко ушли и сколько им еще идти. Пять дней мог отнять переход через лес, так сказал Алун, но это тоже была догадка.

Никто никогда этого не делал.

Они напрягали все свои силы и силы животных: их подгоняло сознание срочности и не менее сильное чувство, что лучше продолжать двигаться, чем слишком долго оставаться на одном месте. Они больше ни разу не слышали и не чувствовали присутствия бога-зверя, который приходил в первую ночь, или зеленых созданий из полумира, которые пришли потом.

Но тем не менее знали, что они здесь. И когда спали или пытались поспать (один всегда бодрствовал на страже), воспоминание об этом невидимом создании возвращалось, чудовищное и непреодолимое. Они были здесь непрошеными гостями, они живы только потому, что их терпят. Это пугало и лишало сил. Приходилось напрягаться, чтобы не вздрагивать постыдно при любом звуке леса, а все леса полны звуков.

Они знали, что пробыли здесь уже три ночи, но во всем остальном это превратилось для них во время вне времени. Однажды Ательберта посетило видение, когда он почти уснул в седле, что они трое выходят из леса в совершенно изменившийся мир. Он не знал, потому что они об этом не говорили, что Алуна мучил тот же страх, когда он встречался с феей у Эсферта, до того как отряд короля двинулся на юг.

Первые два дня они разговаривали, в основном чтобы слышать голоса, человеческие голоса. Ательберт развлекал остальных или пытался развлекать, распевая кабацкие песни, сплошь непристойные. Торкел после долгих уговоров рассказал одну из стихотворных саг эрлингов, но молодые люди почувствовали, что он делает это только ради них. К четвертому дню они ехали молча, следуя во мраке за псом.