Юлия Фирсанова - Рыжее братство. Начало

Вот голубые послушники, это я имею в виду исключительно цвет нарядов, выстроились в шахматном порядке на ступенях и, помахивая букетиками, завели что-то торжественно-элегическое. Как в опере кроме отдельных слов (слава, весна, любовь) я ничего разобрать не могла, но одно уяснила наверняка — что-то началось. От поющих отделились папа юноши и еще две девушки, пожалуй, одни из самых симпатичных, и, плавно семеня, двинулись в сторону предмета, накрытого "простынкой" с колокольчиками. По пути они разбросали цветочки из своих букетиков, освободив руки. Поворот, поклон, приседание, подхват кончиками пальчиков голубого полотнища с колокольчиками, отход. Под нежный перезвон мне открылся камень алтаря и я восхищенно выдохнула, окончательно все простив Фелику:

— Какая красота!

— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Кейр.

— Он так сияет! — завороженно протянул Фаль, прижмурив зеленые очи и коротко помахивая радужными крылышками от возбуждения.

— Магеве даровано зреть больше чем нам, — догадался Фелик.

— Эй, Оса, правда, чего ты видишь, расскажи? — панибратски спросил Лакс, постучав меня по плечу.

— Натуральный Алтарь Гуинилы, полагаю, — задумчиво ответила я, слишком зачарованная манящим излучением. — Этот камень сияет тепло, как голубое солнце, мне хочется подойти поближе и потрогать его. В нем действительно заключена частица божественной силы.

— А-а, — получив объяснение, успокоено кивнул Кейр и дал справку, — для наших глаз это просто большой кусок голубого камня с выдолбленной в нем дыркой.

Пока я глазела на алтарь, послушники прибавили громкости гимну и начали массово бросаться цветами в толпу. Народ восторженно загудел, завизжал и разразился приветственными криками. Бургомистр подался вперед так, что едва не свалился со своего кресла. На площади показались виновники сборища, чинно шествующие по оставленному для них проходу. На каждом шагу парочку обдавал настоящий цветочный дождь. Оказалось, ритуальные букетики были припасены не только у храмовых служителей, но и у изрядной доли прочего народа.

Я повнимательнее присмотрелась к брачующимся. Дурацкое словечко, обожаемое нашими ЗАГСами, всегда меня разбирал хохот, стоило лишь его услышать. Амрик оказался высоким, стройным молодым мужчиной с густой, тщательно уложенной гривой черных волос, соболиными бровями вразлет, мужественным подбородком и всеми прочими атрибутами истинного красавца. Хоть мне такие никогда и не нравились, я не могла не признать, что владетель настоящий образчик мужественной красоты. Его волевое лицо светилось жизненной силой. Своевольный характер успел оставить несколько вертикальных морщин на лбу, проявляющихся, когда сходились на переносице брови, но сейчас владетель улыбался, не сводя глаз с избранницы. Вроде бы улыбался искренне, но меня поразил контраст между этими следами норовистых морщин и выражением слепого счастья, поселившимся на лице. Словно пелена тумана скрыла его волю.

А невеста… Ну девушка больше всего походила на звезду нашей эстрады Кристю, лишившуюся враз своего гримера-визажиста, парикмахера, имиджмейкера, костюмера и значительной доли личного обаяния, зато приобретшей еще полтора сантиметра к носу. Ни тонкая вуаль на венке, ни тугой корсет, ни длинная юбка не могли скрыть простого факта: Вальтина была кривобокой тощей дурнушкой, может быть, доброй и милой, но глупенькой дурнушкой. Именно разум зачастую дарует неповторимое очарование, казалось бы, самым неприятным чертам, озаряет лицо светом истинной красоты и обаянием. Но бедняжка Валя была лишена всего этого. Она слепо, как коровка за пастушком следовала за Амриком, запрокинув голову к его лицу, и блаженно-глупая улыбка ее казалось просто жалкой.

С каждой секундой подозрения Фелика представлялись мне все более и более обоснованными. Нет, дурочка Вальтина не стала бы зачаровывать Амрика, но кто-то другой… Я бросила взгляд на пыжащегося бургомистра и его свору. Все как один — обаяшки. Если не сам папаша, то искусный доброжелатель, которому намекнули на желательный исход дела — вполне, вполне. Однако, подозрения на весы правосудия не положишь. Слепая радость Амрика вполне могла оказаться глупой шуткой Амура, или кого-то другого типа с отвратительным чувством юмора, который в этом мире отвечал за стрелы любви. Мне нужны были более веские доказательства для того, чтобы вызвать к жизни магию и вмешаться в жизнь людей.

Я снова взглянула на алтарь Гуинилы, ища подсказки или, быть может, просто желая окунуться в чистое сияние светлой силы. Голубой свет будто учуяв пару влюбленных устремился к ним. Вальтину омыли его потоки, словно вода кристальной свежести, а вот те лучи, что нацелились на Амрика враз потеряли свою чистоту, затвердев острыми копьями грозно-синего, грозового света. Чем ближе подходил ничего не замечающий владетель к алтарю, тем темнее становилось это сияние, над вином, вылитым послушником в выдолбленную на алтаре чашу, начали свиваться похожие на мелкие ураганы столбики мерцающего света. Обряд по сути своей еще не успел начаться, а что-то уже шло не так. И теперь, через темное сияние божественной силы Гуинилы я разглядела нечто вроде пелены, закрывшей Амрика, и совершенно ясно поняла: ни в коем случае нельзя дать начаться помолвке.

— Фелик, ты прав, владетель околдован, — честно признала я.

— Все очень неправильно, — нахмурившись бормотнул чуткий Фаль мне на ухо.

— Что же нам делать? — пылко спросил юноша тоном матроса, готового кинуться на амбразуру.

— Я должна вмешаться и остановить помолвку, постараюсь разбить чары, — просто ответила я.

— Слишком рискованно, — даже не поворачивая головы, я почувствовала, как неодобрительно нахмурился Кейр и напрягся подле меня Лакс. — Подожди!

— Не могу, некогда, — резко качнула я головой. — Я вижу, магия обряда, призванного благословить истинную любовь, может обратиться против Амрика. Сила вокруг алтаря уже бурлит в негодовании. Я постараюсь сделать все так можно скорее, скрыться и скрыть вас до того, как нас решать расспросить поподробнее. Ты же Фелик все отрицай, можешь чего-нибудь соврать насчет того, что знать меня не знаешь, ведать не ведаешь, каким образом я вообще в твоей ложе оказалась.

Я вскочила с мягких подушек, отдернула прозрачную занавесь ложи, и вдохновенно завопила, призвав мысленно пару рун, начертанных прямо в воздухе для того, чтобы меня слышали все, к кому буду обращаться и не столько слышали, сколько слушали:

— Стойте! Неужто слепы ваши глаза!? Владетель Амрик околдован! Помолвка не должна состоятся, ибо страшен будет гнев оскорбленной Гуинилы, и немилость разгневанной богини падет на Мидан! Заклятьем своим сниму я пелену с души и разума владетеля! Ансуз! Ингус! Феху! — руны снятия оков вырвались изо рта моего золотым пламенем и рванулись к мужчине, омыли его в потоке сияние лишь чуть менее слабого, чем то, каким пылал алтарь богини, и исчезли.