Александр Меньшов - Железом и кровью

Мои ноги сами мерили расстояние до Братьев. Идти стало легко.

Воздух на вечер потеплел. Даже не верилось, что сейчас глубокая осень.

В следующее мгновение что-то темное выскочило справа из-за невысокого холма. Помню, как я чуть вздрогнул от неожиданности и повернул, было, голову, чтобы разглядеть это «нечто». А потом разум окунулся во тьму…

— С дороги! Заснул, что ли! — гаркнул кто-то сзади.

Я едва успел отскочить в сторону.

Тяжелая телега, груженная какими-то грязно-серыми мешками, медленно выползла из городских ворот. Возница ловко щёлкнул кнутом и крутобокая широкогрудая лошадь-тяжеловоз сердито храпнула. Её густая давно нечёсаная грива дернулась в такт с головой, задевая ошмётки затоптанной желтоватой соломы на мостовой.

— С дороги! — снова крикнул возница идущим впереди людям.

Я огляделся по сторонам и направился прямо через ворота, и уже спустя полчаса был в трактире.

Сегодня здесь было пустовато. В воздухе как всегда висел запах сдобы и ещё жареного мяса. У окна сидела какая-то веселая компания матросов.

Я спустился в подклет.

— …здесь! Вот сюда! — уже слышался мне знакомый женский голосок. — Ну, ты разиня!

У печи стояла раскрасневшаяся Зая Корчакова. В закатанных по локоть руках, испачканных белой мукой, она держала широкую деревянную лопату. В стряпной было весьма жарко.

Девчушка в красной рубахе, завидев меня, тут же ойкнула и отскочила в сторону.

Хозяйка чуть привскинув брови, повернулась к лестнице.

— Бор! Борушка!

Зая отбросила в сторону лопату и широким шагом подошла ко мне. В нос ударил знакомый одуряющий запах её тела, смешанный с какими-то кухонными пряностями.

— Вернулся?

— А ты не верила, — улыбнулся я.

Девчушка мигом выскочила вон из стряпной и мы остались вдвоём.

Зая крепко вжалась мне в плечо и долго не отпускала. Что-то горячее коснулось тыльной стороны ладони.

— Ты что, плачешь? — спросил я.

Голос надкололся.

— Я? — хрипло переспросила Зая, ещё сильнее вжимаясь в меня.

Сейчас вдруг разом забылся и Жуга, и проблемы в Лиге, и вообще всё-всё-всё. Несколько минут Зая стояла не шевелясь, лишь комкая руками мой вонючий акетон, пока я вдруг не заметил:

— У тебя в печи что-то горит!

— Ой! — Корчакова подпрыгнула и мгновенно развернулась на месте. — Ой, батюшки! Сгорит, ей-ей сгорит!

Она схватила свою лопату и ловко вытянула из раскалённого нутра печи высокий поджаристый каравай.

«Такие только на свадьбы делают», — вдруг подумалось мне.

— Ты, поди, голоден? Сейчас…

— Подожди. Я в мыльню схожу. Негоже таким чумазым…

— Ах, Борушка! Родной.

Кто бы другой говорил, я бы счёл эти слова фальшивыми. Но только не от Заи.

Её лицо сейчас походило на неспокойную гладь озера: то она улыбалась, сверкая от радости глазами, то тут же утирала накатывавшуюся слезу, то бормотала о каких-то делах, а то бросалась жарко обниматься и снова плакать.

Честно говоря, я даже не знал что делать, как реагировать. Растерянная улыбка плавала на моём усталом лице.

Зая вытянула откуда-то приземистый зелёный штоф и плеснула из него в стопку. Через мгновение рядом с последним очутилась маленькая тарелочка квашенной капустки.

Я чисто автоматически одним махом выпил водки.

— Оставляй вещи тут, — плеснула руками Зая. — Я постираю.

Сняв замусоленный мешок, ремень и мечи, я подошёл к Зае и снова её поцеловал.

— Я скоро.

Минут через пять я уже был у мыльни. А ещё через час мы с Корчаковой сидели за столом в уютной и тёплой стряпной…

— Похудал ты, что-то? — заметила она.

— Просто не стрижен. Да и борода, вишь, как отросла.

Корчакова чуть наклонила голову, разглядывая темное пятно у затылка.

— Что это? — тихо спросила она, касаясь моей шеи.

Я на секунду-другую перестал есть и нехотя, но как можно безразличнее ответил, мол, небольшой ожёг.

— По глупости вышло…

— По глупости? — казалось не поверила Зая, но тут же стала рассказывать о своих делах.

…Меня чуть тошнило. Грудь чем-то сдавило и от того дышать было неимоверно трудно.

Глаза не хотели раскрываться, но, наконец, удалось это сделать. Перед моим взором было потемневшее малиновое небо. Тусклые звёздочки на востоке, едва-едва зажёгшиеся на небосклоне, весело перемигивались друг с другом.

Секундой позже я сообразил, что меня трясёт.

«Несут, что ли?» — от этой мысли мозг заработал быстрее.

Голова действительно трусилась, да так, что аж полуоткрытая челюсть клацала зубами.

— Какого тут происходит? — я попытался сообразить и в отчаянии замотал головой.

Звёзды снова замерли на востоке, и потом вдруг земля очутилась над головой.

Неприятное шуршание и лёгкое потрескивания слева. Повернул голову и обомлел: меня, плотно закутанного полупрозрачными липкими верёвками, за ноги держал огромных размеров паук. В его громадных черных жемчужинах глаз отразилось моё испуганное лицо. Я даже чётко смог различить какие-то детали на нём.

Солнце ещё не успело полностью скрыться за горизонтом, хотя из-за гор его не было видно. Воздух стал прохладнее, но меня сейчас это нисколько не волновало. Перед глазами стояли острые когти, из которых медленно выступали густые полупрозрачные капельки яда.

Паук был невероятных размеров. Он приблизил моё тельце ближе, и я тут же попытался разорвать верёвки… вернее, паутину. Но всё усилия приводили лишь к тому, что та ещё сильнее сжималась.

Жала были невероятно близки. Через секунду на кожу попал яд. Ощущение было такое, будто приложили неимоверно холодный кусок льда.

— Сука! — вырвалось само собой.

Я снова дёрнулся и вдруг свалился на землю, не в силах проконтролировать вырвавшиеся следом ругательства.

Мне удалось удачно развернуться. Закрутив головой я увидел убегающего прочь паука, а у же через несколько мгновений подле меня очутилась группка улюлюкающих гибберлингов.

— Гони его, Тул! — проорал кто-то справа.

— Давай, давай!

— Это Мизгирь! По-осторожнее там! — послышался спокойный голос.

Он принадлежал седому сгорбленному, но весьма ловкому гибберлингу. Он вытянул из-за пояса кривой нож и умело распорол паутину.

— Сразу не вставай, — приказал он. — Сознание можешь потерять.

— Почему? — прохрипел я, трогая ожог на шее.

— Сейчас кровь стремительно побежит ко всем твоим членам. А вскочишь — голова закружится и тут же облюёшься… Что там у тебя?

Он отвернул мою голову влево и наклонился.

— Укуса нет. Повезло, приятель. А то высосал бы тебя, как жука какого-то.