Сергей Шведов - Каган русов

- Воля твоя, патрикий Александр, - взывал к отцу императора епарх, - но добром это не кончится. Уйми ты своих сыновей.

Старый патрикий здорово сдал за время отсутствия магистра Константина. Судя по всему, ответственность, свалившаяся на плечи, оказалась Александру не под силу. И теперь он только морщился да вяло отмахивался правой рукой от слишком уж настойчивого епарха.

- А что я могу поделать, если один из них император, а второй просто жадный дурак.

Жадным дураком патрикий Александр назвал магистра Льва, вздумавшего нажиться на беде, постигшей Константинополь. Это он скупал зерно по всей стране и вздувал до неприличия цены, наваривая на каждой сделке по пятьсот-шестьсот процентов. Константин был абсолютно согласен с епархом – наглец редкостный! Вообще-то по законам Византийской империи патрикиям вообще было запрещено заниматься торговлей и ростовщичеством. Разумеется, почти никто этот закон не соблюдал, зато все соблюдали приличия. Магистр Лев, видимо, решил, что брату императора закон не писан, а солидарное слово ромейских патрикиев и вовсе пустой звук. Пришлось магистру Константину напомнить обезумевшему от жадности человеку, что в Константинополе даже императоры не вечны, а уж за жизнь их братьев в определенных случаях никто не даст и медяка. Лев совету мудрого человека внял, после чего цены на хлеб если и не упали, то, во всяком случае перестали расти. Возможно, недовольство новым императором вылилось бы в народные бунты, но как раз в это время пришли вести из Болгарии. Каган Святослав сдержал слово, данное ромейскому императору, и вторгся в Болгарию с огромной армией в сто тысяч человек. Впрочем, некоторые утверждали, что русов насчитывалось более двухсот тысяч. Иные называли цифру триста тысяч. Словом – сила неисчислимая. Мало осведомленные в интригах императорского двора, константинопольцы перетрусили не на шутку. По городу поползли слухи, что русы, подмяв под себя Болгарию, двинуться на столицу Византии. И теперь городские обыватели не только не плевали в след клибанофоров, но даже приветствовали их радостными криками. Доверие к армии стремительно возрастало, как и уважение к императору Никифору, который один сумел разглядеть угрозу с севера и даже принял ряд мер, чтобы встретить ее во всеоружии. Волнения в городе сразу улеглись, но тревога в душах константинопольцев все же осталась, и теперь городские обыватели с надеждой смотрели в сторону императорского дворца и ждали, какой решение примет мудрый Никифор. К сожалению, император в это время пребывал в растерянности. Время от времени эта растерянность переходила в ярость, которая проливалась горячечной волной на головы перетрусивших придворных. Все отлично понимали, что Никифору есть от чего гневаться. Болгары не проявили доблести и не стали проливать кровь во благо Византийской империи. Войско, собранное наспех царем Петром, было разбито в пух и прах каганом русов и разбежалось. Болгарские города один за другим открывали ворота перед победителем. Дольше всех держался Доростол, где находилась резиденция болгарского патриарха, но, наконец, пал и он, к великой досаде императора Никифора. Царь Петр укрылся в отдаленной горной крепости, но от огорчения заболел и вскоре умер, несмотря на все старания искусных лекарей. Каган Святослав занял город Переяславец и объявил его своей столицей. Он успел даже выпустить свою монету, на которой четко читалась надпись на славянском языке: «Святослав царь Болгарии». Эту золотую монету и держал сейчас в руке император Никифор, с явным намерением запустить ее в голову магистру Константину. Похоже, именно Константина в императорском окружении решили объявить виновником всех нынешних и грядущих бед. Однако магистр, недавно перешагнувший рубеж шестидесятилетия, был слишком искушен в придворных интригах, чтобы вот так просто дать сожрать себя молодым шакалам из армейской верхушки, коих Никифор числил своими советниками.

- По-моему, мы достигли именно того результата, которого хотели, - спокойно отозвался магистр, взмахом руки отметая обвинения, сыпавшиеся на него со всех сторон. – Набег болгар и венгров нам больше не грозит. Оттон не рискнул вторгнуться в Южную Италию, а следовательно предварительная цель, которую ставил перед нами божественный император Никифор достигнута.

Никифор все-таки удержался от грубого жеста в сторону седовласого патрикия: то ли осознал несправедливость предъявляемых благородному Константину объяснений, то ли в нем взыграла скупость, и он не стал кидаться золотом там, где можно обойтись оплеухой. К счастью, оплеухи тоже не последовало, император впал в задумчивость. В принципе Никифор был далеко не глупым человеком, а его почти неконтролируемые приступы ярости являлись следствием нервной болезни, вызванной ранением в голову. Кроме того, у императора имелась еще одна веская причина для того, чтобы обрушить свой гнев на голову магистра Константина. Ибо прекрасная Феофано, сидящая сейчас по правую руку от императора с видом невинной овечки, опять огорчила своего мужа неразумным, а отчасти даже вызывающим поведением. О ее связи с Иоанном Цимисхием в Константинополе не шептались разве что ленивые. Разумеется, при дворе нашлись люди, которые донесли эту горькую весть до ушей влюбленного императора, а тот вместо того, чтобы оттаскать за волосы свою жену-потаскушку не нашел ничего лучше, как наброситься с обвинениями на ни в чем не повинного человека. К слову, Иоанн Цимисхий тоже пострадал, разъяренный Никифор выслал коварного двоюродного братца в Халкедон. Но хитроумный Иоанн хотя бы заслужил свою опалу, в отличие от магистра Константина, который к любовным интрижкам Феофано не имел никакого отношения. Правда, Константин далеко не был уверен, что Феофано и Цимисхия связывает любовная страсть, скорее уж эти двое готовили заговор и возможно даже не без участия Иосифа Вринги, который, даже находясь в монастырском заточении, умудрялся влиять на политические процессы в империи. Впрочем, и императрицу Феофано можно понять, ибо в быту знаменитый полководец оказался довольно занудным и благочестивым человеком. Ночи он предпочитал проводить не в постели жены, а в молитвах. Говорят, он даже спал на полу, дабы укротить бунтующую плоть. Конечно, пылкая Феофано быстро охладела пусть и к влюбленному в нее, но скучному мужу. Видимо, в какой-то момент ей показалось, что говорливый Цимисхий справиться с обязанностями императора лучше, чем Никифор, во всяком случае на семейном ложе. На месте Фоки магистр Константин не упускал бы ни на мгновение хитроумную Феофано, если он, конечно, не собирается повторить судьбу несчастного императора Романа, не сумевшего угодить своей жене.