Юрий Никитин - Мрак

– Так и сказал? – спросил Любоцвет недоверчиво.

– Слово в слово, – поклялся Ховрах. – Это ж наш воинский бог! Он и говорит по-мужски.

Холодное осеннее солнце зябко поднялось из-за края темной земли. Маленькое, съежившееся, оно сонно смотрело на мир, который уже заждался прихода зимы с ее метелями и толстым покрывалом снега.

Кречет завел долгий спор с Гонтой о кордоне между Куявией и Артанией, он знал много, но Гонта теперь сам держал свою дружину на кордоне, сталкивался с артанцами и в схватках, и в торге, знал их доводы, потому возражал умело, рассказывал и то, чего Кречету и не снилось. Привлеченные громкими голосами, к ним подъехали Любоцвет и Ховрах. У Любоцвета уши вытянулись от любопытства, глаза горели возбуждением. За прошлый день и ночь он так много узнал!

А Ховрах пожал плечами:

– Все говорят, что раздоры начались из-за земель Гога. Так и в старых хрониках записано. И волхвы тому учат детишек… Но я-то жил в детинце, знаю правду.

Любоцвет подпрыгнул, едва не упал с коня. Голос сорвался на писк:

– Расскажи! Ой, расскажи…

– Да что рассказывать, – Ховрах опечаленно махнул рукой. – На самом деле все войны начинаются из-за баб. Жена тцаря Остапа тронулась на волховстве, все секрет вечной жизни искала… Тут стакнулась с Тарасом, братом Остапа. Тот тоже больше проводил времени с волхвами, чем в благородной охоте, травле зайцев или правлении тцарством. Люди начали шушукаться, а Остап вообразил, что жена ему изменяет… Однажды застал ее в башенке, где они голова к голове с Тарасом разбирали тайные значки на медных пластинках. Сдуру почудилось невесть что. Он ее разрубил мечом, а потом и на брата кинулся. Тарас едва унес ноги. Тут и началась вражда…

Любоцвет слушал с раскрытым ртом. Спросил, едва дыша:

– А Славия почему ввязалась?

– А тцар Славии Панас был добр и слаб. То одного жалко, то другого. Помогал тому, кто в этот момент кидался за помощью.

В глазах Любоцвета заблестела влага от великого сочувствия.

– Так вот из-за чего… Бедная женщина!

Лицо Ховраха омрачилось.

– И совершенно невинно пострадавшая.

– Да, – вздохнул Любоцвет.

– Уж мне-то известно, – сказал Ховрах с мрачной гордостью, – мне лучше всех известно, что с Тарасом они только разбирали тайные значки.

– Откуда известно? – спросил Любоцвет почти шепотом.

Кречет и Гонта вытянули шеи. Подъехали и другие воины, все прислушивались, толкали друг друга локтями.

– Потому что ее сердце принадлежало другому, – ответил Ховрах значительно. – Потому что душой и телом была с другим! Не с мужем, конечно… Как и ее сестра, жена Додона, ныне запертая в высокой башне.

Он пнул коня в бока и поехал вперед. Там одиноко маячил Мрак на большом черном коне. Любоцвет смотрел вслед, раскрыв рот. Во взгляде юного богатыря было великое почтение.

Воины ехали с сумрачными лицами. Все знали, что едут на верную смерть, но взгляд у каждого был тверд, а руки на поводьях не дрожали. Мало кто переговаривался, каждый больше думал о своем, вспоминал близких, перебирал прожитую жизнь.

Ховрах обогнал всех, конь под ним шел весело, а сам Ховрах внезапно заорал удалую песню. Он подскакивал на спине терпеливого коня, как мешок с овсом, вид у него был веселый и беспечный. А песня была о будущем пире, где вина потекут не реки, а разольется море, жрать станут только на злате, на сребре пусть собаки едять, все будут топтать ковры, лапать толстых девок…

Гонта долго крепился, наконец кивнул Мраку:

– Поет!

– Поет, – согласился Мрак.

Гонта хмуро буркнул:

– И ты ничего не хочешь ему сказать?

– О том, что нас ждет?

– Да.

– А ему все равно. Он радуется каждому мигу жизни. А звону мечей тоже обрадуется как старой доброй драке.

– После драки можно проспаться, а после пира, что нас ждет, проснешься уже под лапой Ящера. Стоит ли ему класть голову?

– Думаешь, Додон его не пощадит?

Гонта оскорбился:

– Вроде не знаешь нашего тцаря!

Мрак долго смотрел в спину Ховраха. Тот без нужды горячил коня, сворачивал с дороги, срывал на скаку верхушки промерзшей за ночь травы, нюхал, с гнусным хохотом разбрасывал, передразнивая величавых волхвов.

– Ладно, – сказал Мрак наконец. – Мы отъехали уже далеко. Скоро и стены Куявии… Отправь его обратно.

– Не поедет.

– Придумай!

Гонта хлопнул себя по лбу, догнал Ховраха, возопил отчаянным голосом:

– Совсем забыл!.. Я должен отдать Медее важный наказ. Ховрах, будь другом. Скачи к ней, я черкну пару слов. Это очень важно!

Он вытащил из сумки сверток тонко выделанной телячьей кожи. Мрак с хмурым любопытством смотрел на непонятные значки. Гонта щедро рассыпал их по листу, свернул в трубочку, перевязал шелковым шнурком и залепил воском, что разогрел в ладони. Ховрах с неодобрением смотрел, как Гонта для верности приложил перстень с печатью. Конечно, читать он не умеет, как и Мрак, но по дороге мог бы показать волхву…

– Это очень важно, – повторил Гонта настойчиво. – Скачи обратно! А мы будем ждать тебя здесь.

– Нет, – поправил Мрак, – впереди по дороге неплохая корчма. Там на постоялом дворе отдохнем, заночуем. И подождем.

Ховрах переводил ошалелый взор с одного на другого, наконец с великой неохотой принял свиток. На лице была горькая обида. Из-за корчмы, подумал Мрак насмешливо. Все-таки впервые за стол сядут раньше его.

– Только не разграбьте дотла, – предупредил Ховрах. – Я буду скакать обратно быстро! В глотке у меня будет сухо, как в норе полевой мыши.

Конь под ним встал на дыбки, развернулся на задних ногах и с места погнал таким галопом, что выбивал из промерзшей земли сухие комья. Гонта нетерпеливо тронул своего коня. Мрак спросил:

– Что ты накорябал?

– Чтобы Медея сразу поднесла ему такую чару! Ну, дабы сразу с копыт. А потом, когда очнется, чтобы толстые девки… он толстых обожает… чесали спину так, дабы только хрюкал. И чтоб все время подносили кувшины с вином. Это его задержит надолго. Очень надолго!

Они горько засмеялись. Копыта коней глухо и невесело стучали по твердой как камень дороге.

Оба за сотню шагов от постоялого двора уловили запах бражки, кислых щей. В воздухе было нечто бодрящее, что заставляет орать, петь, ввязываться в бесшабашные драки.

– Корчма, – определил Гонта с удовольствием. – Что без нее дороги?

– Что без нее жизнь? – засмеялся Мрак. – Этот мир от преисподней только корчмой и отличается. Убери корчму – и вместо нашего красного солнышка засияет черное.

Ворота были распахнуты настежь. Во дворе у коновязи обнюхивались кони, из щелей ковальни пробивались струйки дыма. Гонта с удовольствием посматривал на раскрытые двери. Оттуда доносились веселые песни, вопли, а аромат наваристого борща, вытеснив дрянной запах щей, потек навстречу, как тяжелая душистая смола, разнежившаяся на солнце.