Анастасия Парфёнова - Обрекающие на Жизнь

Тут не было ничего от надтреснутой, торжественной иномирности туауте. Тут вообще вряд ли было что-то, чему можно дать определённое имя. Не думаю, что кто-нибудь танцевал так до меня. Не думаю, что кто-нибудь сможет станцевать после.

Полное растворение в бурлящей темноте. Слияние и поглощение. Годы, проведённые с Эль, неплохо научили меня двойственности существования.

Только теперь пришло понимание сути места, которое Аррек так небрежно обозначил фразой «тот свет». Впрочем, «место» — крайне неподходящее слово. Это было… одним из отражений сути самой Эль. Да, пожалуй, можно так сказать. Но в ещё большей степени это было отражением сути Тэмино. И Смотрящего. И Аррека. Некроманты не просто открыли врата в неясную географическую область, куда отправлялись после торжественной панихиды души эль-ин. Они создали эту область, сделали её реальной, ощутимой и опасной. Своей силой, своей магией сформировали строгие пейзажи. Из информации, хранящейся в глубине коллективного бессознательного, а значит, в душе каждого эль-ин, они слепили целые миры, превратив размытые сны богини в полные смысла и красоты ландшафты.

Я поняла это. Стала частью этого. И я восхитилась.

Работать с чем-то столь бесконечно сложным было невероятной честью. Привилегией, отблагодарить за которую можно было лишь одним способом — станцевать безупречно. И я танцевала. Не ради цели и не используя танец как средство. Не отталкиваясь от изначального состояния. Не стремясь прийти к новому. Я танцевала так, как творили драконы, и ощущала себя… настоящей.

Постепенно, будто издалека, пришло осознание: мне ничего не грозит. В этом месте, где всё возвращалось к исходу, чтобы начать круг заново, я была одновременно и частью круга, и вне его, и ничто не могло коснуться меня без позволения. Позже придут удивление и непонимание: разве может вене, сколь бы искусна она ни была, слиться с таким явлением, как смерть? Но сейчас это не имело ни малейшего значения. Ну какая мне на самом деле разница, что может, а чего не может сделать вене?

Смутное беспокойство коснулось разума сквозь эйфорию вдохновения. Что-то было не так. Чего-то не хватало.

Аррек.

Созданные им оковы оказались разрушены ещё в самом начале, когда ветер развоплощения ещё только подхватил двух упавших с запредельной высоты беглецов. Нас оторвало друг от друга, разбросало в стороны, закрутило, и замело, и растворило в бешенстве стихии.

Аррек. Его время ещё не пришло. Я не хочу, чтобы он погиб.

Это не ответ. Молния падающего меча.

А что же тогда ответ?

А каков вопрос?

Ты хочешь жить?

Тишина.

Запрокинула голову, всхлипнула, затем крикнула — долго, протяжно, и безысходно. Ответа не было. Не было. И не было никого, чтобы принять это решение за меня.

Значит, придётся принимать его самой.

О, Ауте безмятежная. Как я этого не люблю!

Люди, когда встречаются с неразрешимой проблемой, пытаются «взглянуть на неё по-новому». Найти свежий подход. И это лишь доказывает, какие смертные по сути своей бестолковые существа. Ничего не могут довести до конца. Уж если искать новую точку зрения на вопрос, то пусть она будет совсем, совсем новая.

Аналитический транс. Полное обнуление сознания. Ни представлений, ни понятий, ни установок, ни мотивов. Полный ноль. Чистый лист.

Уход в абсолютно белое.

Когда слова — лишь наборы звуков, за которыми ничего не стоит. Когда образы — наборы красок, лишённые смысла. Когда чувства остры и отточены, но не несут в себе никакой эмоциональной окраски.

И я стала заново выстраивать себя. С самого начала. С основы. Будто прожитых лет никогда не было. Будто я снова юная, шестнадцатилетняя вене, открывшая утром глаза и вдруг впервые по-настоящему увидевшая окружающий мир. И с удивлением и интересом потянувшаяся к нему, чтобы узнать: что же это?

Оживление. Изумительное открытие: у меня есть тело! Освоение телесной психосоматики. Я вписывала себя в окружающее пространство, и радость от сделанных чудесных открытий заставляла меня смеяться.

Одушевление. Осознание самости. Я — субъект собственных желаний и хотений. Могу им следовать. Здорово!

Персонализация. Моё «я» отражается, точно в зеркале, в различных социальных позициях. Появляются сковывающие рамки норм и правил. Но взамен бесшабашной свободы приходит осознание себя как потенциального автора собственной судьбы. Это немного жутковато… и удивительно.

Индивидуализация. Идеалы и ценности, смутные воспоминания о которых мелькают в голове, рассматриваю через кристаллическое ядро собственной личности, примеряя их на себя, позволяя им обновить и отточить мой взгляд на мир. Это — источник несокрушимой внутренней силы, который может стать источником извечной слабости. Противоречиво… но очень интересно.

Универсализация. Катализатор духовной жизни. Крещендо, катарсис. Осознание высшего разума, и своего нежелания с ним больше общаться. Гм. Ну и ладно! Обойдусь как-нибудь и без этого.

Я открыла глаза, мягко танцуя в безымянной темноте и задумчиво рассматривая личность, которая получилась в результате всех этих самокопательных упражнений. Да, не слишком приятная дама. И не слишком умная. И не слишком смелая.

Стоит ли позволять ей существовать дальше?

Позволить существовать той, которая погубила уже стольких? Но вместе с этой знакомой, полной горечи и малодушия мыслью пришла и другая: какой бред! Здесь, где я сейчас нахожусь, не место глупым иллюзиям. Я знала совершенно точно, что именно сотворила со всеми теми беднягами, которых сюда отправила… и знала, что им до меня нет никакого дела. «Во имя милосердной Ауте, не делай из нас застывшие символы», — сказал Л’рис. Смерть — это конец и начало всего. Те, кого волновали такие детали, как месть, оставались в верхнем мире, пусть даже и в роли призраков.

Те же, кто по-настоящему мёртв, они не… не… Они просто другие. Бессмысленно проецировать на них наши чувства. Для Иннеллина и моей дочери не имеет особого значения, присоединюсь я к ним сейчас или чуть позже. Детский плач, звеневший в ушах, принадлежал мне самой. И только мне.

Хорошо. А как насчёт живых? Нужна ли моя смерть родным и близким тех, кого я погубила?

Я сердито дёрнула ушами. Что касается эль-ин, то эти крылатые заговорщики достаточно ясно выразили своё мнение. Яснее уже просто некуда…

Оливулцы… Они ведь в любом случае не узнают правды. Останусь ли я жить или погибну, для них Антея тор Дериул-Шеррн навсегда закончила своё существование на том памятном Балу. На глазах у всей Ойкумены. Окончательно и бесповоротно. Что бы я сейчас ни решила, для оставшихся в живых подданных Империи это никакого значения иметь не будет.