Дэниэл Абрахам - Путь Дракона

— Наверное потому, моя госпожа, что ждет, что они снова могут стать таковым.

Он взглянул ей в глаза, и выражение его лица — сдержанное, спокойное, мрачное, сказало ей, что они поняли друг друга. Независимо от кровных и брачных связей, прецедентов и политики, Антея и Астерилхолд никогда не объединятся, пока живы Симеон и Астер. А у Фелии и в мыслях не было сказать, что считает объединение возможным. Даже вероятным. А Астер, весьма вероятно, будет жить под ее крышей.

Кажется, из этого следует, что Фелдин Маас и его зарубежные покровители собираются убить принца Астера.

— Ну, — сказала Клара со вздохом. — Как много нужно, чтобы сохранить мир.

Ситрин

Ветер гремел ставнями и свистел в оконных проемах. Утреннее солнце было настолько ярким, что свет его был невыносим. Простым своим существованием, этот мир вызывал у Ситрин рвотные позывы. Она перевернулась на кровати, прижав руку к горлу. Вставать не хотелось и, конечно же, она не собиралась идти на Большой Рынок. Одна лишь попытка могла убить ее.

Оставалось смутное беспокойство, шепчущее на задворках сознания, соображение, что ее пребывание здесь может стать проблемой. Она собиралась идти в кафе, потому что…

Потому…

Ситрин выругалась, потом не открывая глаз, медленно повторила ругательство, подчеркивая каждый звук. Она должна была встретиться с представителем гильдии дубильщиков, обговорить страхование их бизнеса, когда суда снова уйдут. Ждать не так уж долго. Дни, должно быть. Никак не более пары недель. Потом, трижды проклятые лоханки пойдут дальше, вдоль побережья, пока позволит погода. Сделают остановки на севере, продадут, что смогут, а после всю зиму будут просиживать задницы, ожидая, пока суда из Дальнего Сирамиса не достигнут великого острова Наринисла, чтобы снова заняться своей сранью. И так оно все и будет, и опять, и опять, до скончания веков, без разницы, поднимется Ситрин с постели, или нет.

Она села. В комнате полный бардак. Пол завален бутылками и пустыми бурдюками. Еще один порыв ветра в окно толкнул ее и потянул обратно. Это было отвратительно. Она медленно встала, и занялась поисками не пропахшего потом платья, которое можно было бы надеть. Должно быть ночью она перекинула ночной горшок, так как половицы под лужей холодной мочи начали уже темнеть. Единственной одеждой, не выглядевшей грязной, оказались штаны и мешковатая рубашка, которые она одевала в роли Тэга Возчика. Для ее целей сойдет. В сумочке завалялись с полдюжины серебряных монет, и она сунула их в карман тэговых штанов.

К тому времени, как она достигла нижней площадки лестницы, она уже чувствовала себя более-менее человеком. Она вышла на улицу, а потом зашла в банк через парадное.

— Таракан, — позвала она, и маленький тимзинаец встал по стойке смирно.

— Магистра Ситрин, — сказал он. — Капитан Вестер с Ярдемом только что отправились собирать взносы с пивовара, к северу от стены, и двух мясников в соляном квартале. Барт и Коризен Моут пошли вместе с ними. Энен спит в задней комнате, потому что сменилась с ночного дежурства, а Анариэль купит колбасы и вернется.

— Мне нужно, чтобы ты выполнил одно поручение, — сказала Ситрин. — Отправляйся в кафе, и передай человеку из гильдии дубильщиков, что я не приду. Скажи ему, что я не здорова.

Мигательные перепонки мальчика нервно захлопали по глазам.

— Капитан Вестер приказал мне оставаться здесь, — ответил Таракан, — Энен спит, а он хочет, чтобы кто-то бодрствовал на случай…

— Я останусь здесь, пока кто нибудь не вернется, — сказала Ситрин. — Мне, может, и настолько хреново, что я помираю, но крик поднять в случае чего, я еще в состоянии.

Таракан все еще сомневался. Ситрин почувствовала укол раздражения.

— Я плачу Вестеру, — сказала она. — И тебе плачу, кстати. А сейчас иди.

— Д-да, магистра.

Мальчик выскочил на улицу. Ситрин долго стояла в дверях наблюдая, как мелькают на бегу его темные ноги. Дальше по улице он увернулся от телеги, груженной свежевыловленной рыбой, завернул за угол, и исчез из поля зрения. Ситрин медленно сосчитала до двенадцати, давая ему время вернуться. Когда этого не произошло, она вышла на улицу, потянув за собой дверь, чтобы та захлопнулась. Ветер бил в лицо, неся с собой пыль и солому, и идти в таверну пришлось сощурившись.

— Доброе утро, магистра, — поздоровался хозяин, как только ее глаза привыкли к темноте. — Снова к нам?

— Типа того, — ответила она, выуживая серебряные монетки из кармана. — На все.

Хозяин принял монеты, поднимая и опуская ладонь, как будто взвешивая их.

— Знают толк в вине ваши ребята, — сказал он.

— Это не для них, — ответила она ухмыляясь, — а для меня.

Мужчина засмеялся. Это был новый вид лжи, который она только что открыла для себя, ляпнув не подумав чистую правду, обратить для окружающих свою оговорку в шутку. "Они не пьют, это все мне." "До зимы меня точно закуют в колодки. Чтоб я не делала."

Он вернулся с двумя темными бутылками вина и бочонком пива. Ситрин охватила бочонок рукой, взяла в каждую руку по бутылке, и ждала, пока он не откроет ей дверь. Ветер сейчас был в спину, подталкивая ее, как ей и хотелось, по направлению к дому. Над ней раскинулась синева неба с редкими белыми облачками, но пахло дождем. Осень в Порте Оливия имела плохую репутацию из-за погоды, а стояли уже последние летние денечки. Небольшой ливень время от времени, что тут плохого.

Она не вернулась в основное помещение, вместо этого направившись к своей двери. Подниматься по лестнице с бочонком подмышкой было сложно. Наверху она ударилась локтем об угол. Удар был такой силы, что в пальцах закололо, но бутылку он не выронила.

Она забыла о луже мочи, но чувствовала себя уже достаточно хорошо, чтобы открыть окно, и выплеснуть содержимое ночного горшка в переулок. Вытерла остатки грязной рубашкой, и тоже швырнула ее в окно. Съела круг колбасы, хрустевшей хрящами на зубах, и остатки вчерашнего черного хлеба. Она знала, что должна быть голодна, но чувства голода не испытывала. Стянула с себя извозчичьи сапоги, откупорила первую бутылку вина, и снова легла на кровать, спиною к маленькому изголовью.

Вино было слаще, чем обычно, но обожгло ее. Ее желудок на мгновение взбунтовался, скрутившись, как рыба на огне, и она уменьшила глотки, пока тот не успокоился. В голове разок стрельнуло, преддверие боли. Ветер стих, оставив ее в покое. Она услышала голоса двух куртадамцев, доносящиеся до нее снизу.

Женщина — Энен — смеялась. Тепло и покой растеклись по жилам Ситрин. Она сделала последний, долгий глоток прямо из горлышка, повернулась, и поставила бутылку на пол. Туман в ее глазах был густой и уютный. Вновь поднявшиеся завывания ветра доносились, казалось, издалека, а сознание ее, как это бывает, прояснялось и затуманивалось. Чувства сплелись во что-то необычное, неповторимое.