Робин Хобб - Драконья гавань

— Дела драконов — это дела драконов! — отрезала Синтара.

Меркор девушке не ответил.

— Будет, как с твоим именем, Синтара, — сообщил он прямо. — Я довольно долго не вмешивался, но потом взял ответственность на себя. Видимо, теперь мне придется взять на себя ответственность и за твою хранительницу.

Синтара расправила крылья и выгнула шею. Ее бахрома, которая однажды превратится в пышный шипастый воротник, вздыбилась. Но Меркор все равно оставался крупнее. Веселый блеск в его глазах лишь еще больше разгневал синюю.

— Ты никогда не получишь мою хранительницу! — прошипела она, неприкрыто угрожая ему ядом. — То, что принадлежит мне, моим и останется!

Тимара заслонила лицо руками и отступила на несколько шагов.

— Так проследи за этим, — любезно отозвался Меркор. — Обращайся с ней, как надлежит, и тебе не о чем будет беспокоиться, маленькая королева.

Это обращение невероятно вывело драконицу из себя. Она вытянула шею, широко разинув пасть. Меркор развернулся, его крыло хлопнуло, раскрываясь, и костяным суставом ударило Синтару по ребрам. Она без толку замахала на него собственными, меньшими крыльями, попятившись назад. Тимара закричала. Вокруг них, по всему мысу, драконы поднимали головы и расправляли крылья, глазея на ссору. Хранители заметались, словно муравьи в растревоженной куче, перекрикиваясь друг с дружкой.

— Тебе нужна помощь, Синтара? — спросил Сестикан.

Крупный голубой самец приблизился к ним. Его крылья тоже были развернуты, бахрома на шее вызывающе стояла дыбом.

— Сестикан, нет! — надрывался его хранитель, но дракон не обращал на Лектера ни малейшего внимания.

Его вращающиеся глаза были прикованы к Меркору. Два дракона, расправив крылья и покачивая шеями, зло мерили друг друга взглядами.

— Я королева! Мне не нужна ничья помощь, — с презрением бросила Синтара. — Хранительница! Я хочу пойти к реке с чистой водой и привести себя в порядок. Бери свои мочалки и следуй за мной.

Это вовсе не отступление, сердито решила она, надменно удаляясь. Просто ее не заботит, что они скажут или сделают дальше. Она не позволит самцам драться за нее на земле, как будто подобное сражение может что-то доказать или завоевать ее расположение. Нет. Когда придет время, она воспарит в небо, и все самцы до единого будут спорить за нее и сражаться насмерть, добиваясь ее благосклонного взгляда. И когда останется лишь один, она взлетит еще выше и бросит ему вызов. Меркору никогда ее не одолеть.

— Может, ты можешь его урезонить.

Лефтрин сердито глянул на Скелли. Она поджала губы и отвернулась. Он не сердился на нее, но мысль о том, что «Смоляного» можно урезонить, вызвала у него раздражение. Утром капитан вышел на палубу и обнаружил, что за ночь баркас лишь еще глубже зарылся в ил. Пол-утра все, кто был в состоянии держать багор, пытались спихнуть корабль с мели. Невозможно было не осознать, что баркас сознательно препятствует их усилиям. И все члены команды это понимали — смятение и тревога читались в их глазах.

Хранителям начало передаваться настроение команды. Ему казалось это весьма странным: все они знали, что «Смоляной» — живой корабль, но мало кто в полной мере понимал, что это означает. Они, похоже, забыли, что в глубине души баркас сродни их драконам и вполне способен быть таким же вздорным. Или опасным.

Лефтрин оглянулся на Скелли, но та на него не смотрела. Девушка снова опустила багор за борт, уперлась в дно и теперь стояла наготове в ожидании приказа.

— Попробую, — понизил он голос, чтобы слышала только она. — Пойдем вместе.

— Подержи пока, ладно? — попросила Скелли Беллин, передав ей багор.

Следом за капитаном она отправилась на нос баркаса.

— Он же показал нам Кельсингру, — прошептала она. — Зачем ему это делать, а потом зарываться в ил? Зачем он добился, чтобы нам всем туда захотелось, а теперь отказывается стронуться с места?

— Не знаю, но мы напрасно теряем день. Еще немного, и драконы решат, что готовы идти дальше, а нам будет нужно следовать за ними. А не сидеть на мели.

— Что там случилось у драконов с утра?

— Понятия не имею. Какая-то перебранка. Думаю, ничего серьезного, раз все так быстро закончилось. Скорее всего, выясняли, кто главнее. Такое случается в любых группах — что у животных, что у людей. Или у драконов.

Лефтрин услышал собственные слова и вдруг осознал то, чего до сих пор не замечал. Драконы для него не были животными — в том же смысле, что и птицы или олени. Но и людьми тоже. Внезапно это показалось ему очень важным откровением. В юности он делил всех живых существ на две группы: животных и людей. Но теперь в его жизни появились драконы. Когда, недоумевал Лефтрин, у него в голове выделилась для них отдельная категория? В начале этого похода он еще считал их животными. Удивительно разумными, говорящими, но животными. А теперь они стали драконами, не животными и не людьми.

И как же тогда быть со «Смоляным»?

Лефтрин встал на носу и уже собирался положить ладони на планшир. Кожа к дереву — ему всегда казалось, что так он отчетливее слышит судно. Но сейчас капитан сложил руки на груди и замер, приводя в порядок мысли, задумавшись, многими ли из них он хотел бы поделиться с кораблем. «Смоляной» без труда вторгся прямо в его сны. Какая часть повседневных мыслей Лефтрина открыта баркасу?

Скелли уже взялась руками за борт.

— Кельсингра была прекрасна, — произнесла она негромко. — Лучшее место, какое я способна вообразить. Мне там понравилось. И сейчас я хочу отправиться в Кельсингру. Так почему же, «Смоляной», старина, мы сидим тут, в грязи? В чем дело?

Она не ждала прямого ответа на свой вопрос. Как и Лефтрин. Прямые ответы не в природе драконов, а они, как вдруг осознал капитан, имели дело именно с драконом. Сам он такой же хранитель, как и вся эта молодежь. Только его дракон внешне выглядит как баркас. Лефтрин уже тянулся к планширу, когда «Смоляной» ответил. Корабль содрогнулся всем корпусом. Чертыхнувшись от неожиданности, капитан изо всех сил вцепился в борт. Он висел, слушая смятенные крики команды и хранителей на палубе, а баркас дернулся еще раз. И еще. «Смоляной» приподнимался и опускался, снова и снова. Лефтрин ясно представлял, как его мощные лапы и перепончатые ступни распрямляются и переступают — примерно так ерзают в грязи жабы, устраиваясь поуютнее. Но с каждым подъемом и толчком «Смоляной» еще и разворачивался.

— Что происходит?

Грефт подковылял к ним по палубе и тоже вцепился в планшир. За тонкими серебристыми губами хранителя виднелись стиснутые зубы, как будто его терзала боль.