Александр Забусов - Кривич

— Великий Коло — есть круг, круг богов покровителей. На руке у тебя, магический круг — надежное средство против упырей и нечисти. Круговое Святилище — хороводное священнодейство — способ прямого живого общения с родовыми светлыми силами и получения от них помощи огромной силы. Нетопырь в нем — знак рода. Это конечно не рерик, но свою роль он играет в твоей судьбе. Может, только благодаря этому символу на руке ты до сих пор жив, боярин.

— Так может мне теперь старым богам молиться?

— Ну, по-первых не старым, а родным богам, а во-вторых, славяне не молятся своим богам, они славят Правь — верхний божественный лучезарный мир, поэтому и называются православными или просто славянами. Ты думаешь эти, ну, которые в погосте живут, они почитай все крещеные, персты на лоб кладут, в церковь к греку ходят, они в родных богов не верят? Верят еще и как. Втихомолку в лес на капище бегают, требы носят. Так и живут. Так почитай все в Ольгином княжестве живут. И скажу тебе, не таясь, будут жить до тех пор, пока русы в церквях греков не сменят, да мало того, пока молитвы, эти новые жрецы Белого Бога на единый для всех славян язык не переложат, да не выучат наизусть. А то ведь срам один, чужаки душами верховодят. Тьфу! Верить или не верить, это только твой выбор. Хочу лишь сказать, жизнь твоя будет длинной, но легко тебе ее не прожить. Предстоит тебе умереть в бою, а потом возродиться снова. Да! Открою тебе имя твое, исконно славянское — Влесослав.

— И с чего ты взяла, старая женщина, что есть у меня такое имя?

От бабкиных умозаключений, ее настойчивых повествований относительно всей этой изотерической лабуды, касаемой непосредственно его, Ищенко изнутри стало корежить.

— Покровитель у тебя сильный, на него рассчитывать можешь всегда. Это он тебя через переход допустил, иной бы не прошел. На левой лопатке ты его знаком помечен, будто медведь лапой ударил, отсюда и имя твое настоящее.

Левая лопатка лейтенанта действительно помечена шрамом, так сказать приветом из детства, но в вольной трактовке старухи нашлось шраму другое объяснение. Долго прожила, чего с нее взять, из ума выжила. Спросил, чтоб не расстраивать старушку:

— Кто?

— Сам Велес, бог Света, Мудрости и богатства. Ты с ним еще повстречаешься, я это видела.

— Стоп! Я не хочу знать, что ждет меня впереди.

— Это твое право. Я тебя больше не держу, боярин, дорогу назад найдешь без труда.

— Тогда прощай, бабуся. Спасибо за приют, за ласку.

— Ну, за порог то я тебя провожу.

Только вышли за порог, как бабка ухватила Андрюху за руку. Откуда у старухи столько сил и руки как клещи? Аж дух захватило, не заметил, как оказался на коленях перед старческой грудью.

— Должок-то я тебе не возвернула, онучек! Всем, чем могу, отведу от тебя силу темную.

Андрей скорее почувствовал, чем натурально ощутил бабкины руки у себя на голове. Две ласковые, словно родные руки легли на отросший волос, покрыв пальцами затылок. Слова заговора он слышал как бы со стороны, будто ветер срывая их с губ ведуньи, тут же уносил в небо.

— Ой, ты Свет, Белсвет, коего краше нет. Ты по небу Дажбогово коло красно солнышко прокати, от, онука Дажьбожего Влесослава, напрасну гибель отведи: во доме, во поле, во стезе-дороге, во морской глубине, во речной быстроте, на горной высоте бысть ему здраву по твоей, Дажьбоже, доброте. Завяжи, закажи, Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на Влесослава зла не мыслить! От красной девицы, от черной вдовицы, от русоволосого и черноволосого, от рыжего, от косого, от одноглазого и разноглазого и от всякой нежити! Гой! Теперь встань и иди своей дорогой, но всегда помни, не властна отныне над тобой любая нежить, ни своя, ни заморская.

Ищенко поднялся на ноги, вроде бы отступил от бабки на шаг, только глядь, а стоит он сам на лесной тропинке, и нет ни впереди, ни сзади, ни избы, ни поляны, ни самой бабки. Все будто примерещилось, только сытость в желудке напоминала о былой действительности. Пора настала возвращаться в погост.

Утро начинается, на-чи-нается!..

— Смотри за моими движениями. Ты атакуешь. Нападай! Я ставлю блок. Вот так. Видишь он скользящий. Я превращаю слабую защиту от твоего сильного рубящего удара в скользящий блок. При твоей атаке, в само касание клинков, принимаю рубящую грань твоего меча, на голомень своего меча. Ты проваливаешь удар, твой меч соскальзывает с моего, а я завершаю свое деяние вот так.

Меч Ищенко без должной силы в реальном бою, чиркает по кольчужной рубашке молодого Первака в районе левого бока и живота.

— Вот так! Стыдно тебе Первачина забывать уроки Стеги Одноногого. Погиб дед, но ведь науку свою он не только мне но и тебе, сиволапому передал, а ты ее забываешь.

— Прости, батька, не ждал удара!

— Не жда-ал удара!.. — Помните все, что защиты мечом или любым заточенным рубящим клинком выполняются не гранью клинка, а плоскостью — голоменью. Если у меча острое сильно закаленное лезвие, или тупое и более мягкое, удар лезвие-в-лезвие быстро приведет его в негодность. Такое деяние ускоряет поломку меча. Лезвия рубящих клинков должны оставаться острыми и не иметь зарубок или щербин.

С тех пор как они выехали из погоста, расставшись со своими соплеменниками, Андрей гонял своих бойцов после каждой ночевки, при этом вслух употребив выражение: «Чтоб служба медом не казалась!». Между делом он просто шлифовал технику клинкового боя, учил тому арсеналу каждого воина, который передается в роду из поколения в поколение и самостоятельно нарабатывается в боях.

— Судислав!

— Я, сотник!

— Как там наш дорожный попутчик?

— Совсем оклемался. Только левая рука не действует, но тут уж никак, сам ведаешь, перебита.

— Ну-ну!

Минувшим днем на лесной дороге они выехали как раз к месту сечи. Лесные тати напали на немногочисленную кавалькаду воев сопровождавших пару телег обоза, и успели качественно потрепать путешественников. Ко времени вмешательства в дела лихих людей, в живых была пара обозных и из десятка два воина, да и те исходили рудой. Обоз отбили, выжившие тати растворились в лесных дебрях, а на руки Ищенко легло бремя в лице раненого боярина Романа, возглавлявшего поход.

Пройдя вдоль походной стоянки, остановился у телеги, поверх накидки, на которой на медвежьей шкуре возлежал раненый боярин. Заглянул в бледное, усталое от боли лицо, спросил:

— Ну, ты как?

Роман открыл глаза, с интересом посмотрел на своего спасителя. Вместо ответа, задал вопрос.

— И куда мы теперь?

— Хм! Мы? Доведу вас до ближайшего жилья, там сдам на руки смердам, ну а сам на север подамся, в Новгород.