Саги огненных птиц - Анна Ёрм
Надо уйти.
Надо уйти…
В горле снова поселилась сухость. Ситрик прокашлялся и, не задумавшись, потянулся рукой за кружкой, чтобы смочить горло. Он глотнул чуть-чуть, и на языке стало сладко. Напиток был другой. Вкусный, как самый лучший онасканский мёд, что подают только на тризнах и свадьбах. Невольно Ситрик снова сделал глоток.
– Что, нравится? – спросила Ракель.
– Да, – негромко ответил Ситрик. – И вправду, вкусный напиток. Но он не похож на пиво. Что это?
Ракель снова рассмеялась, и смеху её вторил звон бубенцов.
– А ты не верил, богомолец, – подал голос Нидхи. – Садись с нами. Нечего нос воротить.
Ситрик подчинился. Лёгкость разлилась по его телу лишь от пары глотков, расслабляя мышцы и даруя нраву прежнее, уже позабытое кроткое послушание. Он поднялся с края лавки и развернулся лицом к хозяевам, сидевшим напротив него. Ракель пристально следила за каждым движением, точно кошка, решившая поиграть с листом, что катает по полу сквозняк.
– Пей, не стесняйся, – проворковала она, и низкий голос её звучал нежно, как песня, срываясь в тонкое, еле слышимое шипение. От перезвона бубенчиков в её распущенных волосах гудело в голове.
Ситрик выпил ещё глоток и вновь повторил свой вопрос:
– Что это?
– Слухи говорят, что ты ищешь колдуна, богомолец. – Нидхи самодовольно улыбался.
– Слухи?
Нидхи хохотнул и продолжил.
– Мы зовём этот напиток колдуном. Может, его ты искал?
Ракель расхохоталась громко, и бубенцы затряслись на тонких косичках, что терялись в копне её спутанных светло-русых волос, отливающих желанным золотом в свете домашнего пламени. Ситрик впервые увидел её острые, заточенные зубы и длинный алый язычок, что прыгал по губам, облизывая их. Она улыбнулась ему, и Ситрик застыл, не желая теперь уж оторвать взгляда от Ракель. Её наружность, совершенно чуждая его представлениям о красоте, пленяла, зачаровывала, подавляла, подчиняла…
Он убил бы себя, если бы она повелела ему. Не задумываясь и не теряясь в собственных мыслях, что стали совершенно ненужными и бесполезными.
– Что ты прячешь у сердца, путник? – ласково произнесла Ракель, опуская локти на стол.
Рукава её платья спустились к локтям, обнажив белую кожу, окованную золочёными браслетами искусной работы. Они со звоном стукались друг о друга при каждом её движении. Всё тело её звенело и шумело, металлом иль золотой чешуёй, и чарующим звуком этим полнилась голова, расплёскивая остатки мыслей, как прежде Ракель расплескала пиво. Они текли уж по полу, сбегая и спотыкаясь друг о друга.
– Что я прячу? – повторил Ситрик и коснулся худа, нащупывая пальцами то, что нёс, точно грех.
Рука его медленно, но уверенно нырнула под одежду, развязала узелок на кожаном шнурке и вместе с ножнами выложила на стол нож. Дорогой металл с глухим и обиженным звоном лёг на дерево. Потом пальцы так же покорно сняли с шеи серебряную цепь.
Ракель, радостно улыбаясь и с жадностью смотря на богатый нож, потянулась было пальцами к цепи, но, заметив оберег, отдёрнула руку, зашипела.
– Убери это, спрячь от меня, – тихо сказала она. Ситрик подчинился.
Когда оберег спрятался в его ладони, на лице Ракель опять показалась острозубая и пугающая, но искренняя и чарующая улыбка. Она взяла нож, оголила его, взглянув небрежно, без знания, на отличный клинок. Глаза её усмотрели руны, что шли ободком на костяной рукояти, повторяя несколько слов из молитвы, и она, скривившись, спрятала нож обратно в ножны.
– Я оставлю его себе? – Раздвоенный язык облизал губу, и Ракель, одной рукой схватившись за нож, другой потянулась к поцарапанной ладони Ситрика, что покоилась на столе подле кружки. Она коснулась его пальцев, и Ситрика бросило в дрожь.
– Конечно, – без всякого сомнения ответил он.
Нидхи шумно шмыгнул носом. Не мог он смотреть на это, до дрожи, до безумия боялся, точно самого его обдирают как липку. Ракель же улыбалась счастливо, посмеивалась над растерянным видом Ситрика, что сжимал в ладони свой оберег. Его литые грани больно, до крови, врезались в кожу, но он не обращал на это внимания. Тупое чувство било его в лоб, заставляло покачиваться всё тело.
– Ты ведь не богомолец, мой дорогой? – ласково спросила Ракель гостя.
Ситрик пусто посмотрел на неё, моргнул, но зелёный свет и золотой змеиный блеск не уходили из глаз его.
– Нет, – глухо ответил он.
Ракель рассмеялась снова, теперь показывая жемчужные зубы.
– Нидхи, дорогой, чего же ты зовёшь его богомольцем? Он такой же, как мы.
– Отчего же не звать, – буркнул хозяин дома. – Его оберег прожигал мне глаза даже сквозь одежду, под которой был спрятан. Невыносимый, сильный оберег.
– А ну-ка спрячь его обратно, путник, – велела Ракель.
До Ситрика наконец дошла боль. Он разжал ладонь и удивленно посмотрел на окровавленный оберег, чуть погнувшийся, и глубокие красные вмятины на коже. Долго пытался осмыслить, откуда они и почему он снял с шеи цепь. Не понимая ничего, он покачал головой и вернул оберег на место. Пальцы мелко подрагивали.
– Простите, – пробормотал Ситрик и глянул жалко на Нидхи.
Тот смотрел на него строго и устало, отчего-то лишившись своей прежней нетрезвой весёлости. Его тёмные глаза теперь были чернее самой чёрной ночи.
– Очаг почти погас, – заметил он и встал из-за стола.
– Пусть будет темно, – сказала Ракель. – Лучше накорми скот. Мы сегодня про него совсем забыли.
Нидхи послушно кивнул, поднялся с места, поиграл сухими мышцами плеч и удалился.
– Оставайся ночевать, путник, не бойся, – на этот раз Ракель обратилась к Ситрику. – Ты достаточно заплатил за ночлег.
– Заплатил?
Ракель лишь улыбнулась ему и пригубила свой напиток. Ситрик последовал её примеру. Он быстро хмелел, но тело его не горячилось, наполняясь слабостью и ломкостью, а, наоборот, холодело, точно с каждым глотком он всё глубже опускался в глубокие воды, у которых не было дна. Он пил, уже нетерпеливо дожидаясь, когда скроется в этой ледяной воде с головой, захлебнётся, чтобы стать счастливее.
Ракель поднялась из-за стола, обогнула его и села рядом с Ситриком. Слишком близко. Её бедро, окутанное в тряпьё, касалось его ноги. Он отстранился, заглянул в кружку и с удивлением обнаружил, что та пуста.
– Что
