Леонид Вембер - Пёсья жизнь

— Курсант Лигер, а почему вы, разговаривая с сержантом королевской армии, обращались к нему без должного уважения и на "ты"?

— Потому что на «вы» я обращаюсь только с теми, кто вежлив со мной, а он сам позволял себе подобное обращение, значит другого он и сам не заслуживает.

— Вы очень странный молодой человек, — задумчиво проговорил его собеседник. — У вас, безусловно, есть в рукаве какие-то козыри. Но помните, они должны быть очень и очень крупные, иначе вас просто сожрут и не заметят.

— Подавятся. — Усмехнулся Лео. — В рукаве у меня пара джокеров и козырной туз.

Тем временем, второй сержант побежал сначала не к капитану, а к его заместителю, лейтенанту и всё ему рассказал. Тот дико испугался происшедшего, поскольку происшедшее касалось сына герцога Бондезийского о «свержении» которого в училище ещё не знали, побежал ко второму лейтенанту, и они уже вместе отправились к капитану. Тот, под их неприкрытым давлением, вынужден был назначить на следующий день суд. Он хотел отправить Лео в карцер, но лейтенанты, гаденько улыбаясь, категорически запретили ему это. Я тут же предупредил Лео, что ночью будет "тёмная".

Оставшееся до отбоя время всё училище гудело как потревоженный улей. Все обсуждали происшествие, но к Лео ни один из учащихся не подошёл. Среди подпевал Ондезийского шли перешёптывания. Если бы взглядом можно было убивать, без магии, то Лео принял бы очень мучительную смерть. Сам он, делая вид, что ничего не произошло, спокойно поужинал и лег спать, сразу после отбоя. Он даже спокойно заснул, зная, что я и замок не пропустим угрозы. Действовать мерзавцы начали через час после полуночи. Вместе с Ондезийским и восемью его прихлебателями, к Лео направлялись ещё трое сержантов. Я тут же разбудил Лео и предупредил его о количестве нападающих и о том, что среди них трое вооружены чем-то пострашнее простых палок, что взяли курсанты.

Драки опять не было. Лео, разъярённый подлостью подобных действий, расправился с нападавшими безо всякой жалости. Особенно досталось сержантам, им, в отличие от курсантов, он нанёс довольно тяжкие повреждения, заключающиеся, в первую очередь, в переломах конечностей при помощи тех самых металлических палок, обёрнутых тряпками, что принесли с собой они сами.

Когда офицеры, ночные дежурные по училищу, прибежали на шум, они увидели двенадцать тел на полу и заспанные удивлённые лица мальчишек, разбуженных шумом и светом. Все нападавшие были без сознания. Дежурные бросились к Лео, вытащили его из койки и растеряно отпустили. На нём не было ни единой царапины, он был такой же сонный и растерянный, как и остальные учащиеся, кроме избитых. Тех пришлось приводить в себя, а сержантов отправить в лазарет, где с ними до утра возился лекарь. Придраться к Лео было невозможно, его, правда, попытались отправить в карцер, но не решились, когда он стал решительно возражать.

Суд состоялся на следующий день, через полчаса после полудня. Поскольку суд назывался военным трибуналом, судьями были старшие офицеры училища. Председателем, как полагается, был капитан, а двое других, уже знакомые мне лейтенанты. Поскольку решение такой суд выносит большинством голосов, то судьба курсанта Лигера была решена. Так они по крайней мере считали.

Мне удалось попасть в зал, не прибегая к магии, и тихонечко улечься в уголке. Зал был переполнен курсантами, офицерами и сержантами.

Первым вызвали курсанта Лигера, предъявили ему обвинение и, посадив на скамью подсудимых за загородкой, запертой на замок, велели молчать. После стали по очереди вызывать «пострадавших». Вот тут судей ждал неприятный сюрприз. На каждого, выходящего для ответов на вопросы суда, я накладывал заклинание правды, так что их показания использовать против Лео было очень трудно. В основном, их показания били по ним самим и по Ондезийскому. Лейтенанты настолько растерялись, что не прореагировали, когда капитан вызвал того самого. Показания Ондезийского больше всего напоминали чистосердечное признание в совершенных преступлениях. Один из лейтенантов шепотом приказал сержанту, ведущему протокол, перестать писать, но тот его не расслышал (моими стараниями, конечно).

Попытка инкриминировать Лео ночное избиение так же не увенчалось успехом. Никто из курсантов и сержантов, участвовавших в этом эпизоде, не видели того, кто их избил, и они не могли дать показания против Лео. Сам Лео повторил примерно то же самое, что говорили остальные, только на вопрос о ночном происшествии он отказался отвечать.

После этого судьи удалились на совещание. Я с большим интересом выслушивал их беседу, а точнее попытки выломать капитану руки. Попытка не удалась, хотя на приговоре это не отразилось. Просто приговор был вынесен двумя голосами против одного. Капитан, как председательствующий на суде, зачитал приговор: "Решением военного трибунала учащийся Лигер за нарушение присяги, выразившееся в совершении преступлений, а именно: двукратное, жестокое избиение своих товарищей и оказание сопротивления служащим училища, приведшее тех к травмам различной тяжести, приговаривается к десяти годам лишения свободы. Судьи вынесли этот приговор двумя голосами из трёх".

— Подсудимый, вы желаете что-нибудь сказать?

— Да, пожалуй, я немножко поговорю. — Безмятежно отозвался Лео и улыбнулся капитану.

Он, не торопясь, поднялся, открыл запертую дверцу загородки и вышел вперёд. Внимательно оглядев всех троих судей, он спросил их:

— А вам самим не смешно было, выносить такой приговор? Мне вот смеяться хочется над вашим приговором. Прежде всего, о какой присяге курсанта Лигера говориться в вашем приговоре? Что-то я не припомню, чтобы кто-нибудь приводил его к присяге. А может быть, кто-нибудь из вас помнит? Просветите меня забывчивого, пожалуйста. Если же человек не приносил присяги, то он не подсуден трибуналу, по крайней мере, в мирное время. Или сейчас война?

Судьи нерешительно переглянулись между собой. А Лео тем временем продолжал:

— Почему же вы не отвечаете? Или ответить нечего? Далее, в своем приговоре вы упоминаете два избиения, а где в материалах дела указание на то, что второе совершил курсант Лигер? Там, по моим наблюдениям, нет ни слова об этом, исключая ваших вопросов, а вопросы судий это ещё не основание для приговора. Кстати, а вы сами-то присягу приносили? Если приносили, то почему же нарушаете законы, которые клялись соблюдать со всей возможной старательностью?

Тут один из лейтенантов обрёл, наконец, голос:

— Молчать! Ты лишён слова! Приговор вынесен и ты осуждён. Как только председатель попечительского совета герцог Бондезийский утвердит наш приговор, ты сможешь сколько угодно распинаться перед сокамерниками. Иди на своё место.