Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам

   — Вот увидишь, он эту Злую Царицу или убьёт, или возьмёт в жёны, — тихо сказала Ларишка Ардагунде.

А из городка непрестанно доносились ругань, рёв, свист, воинственные выкрики.

   — Это — безумие Кереметя. Они теперь будут биться за него, пока все не погибнут, — со вздохом сказал Вардай.

Со дна оврагов и рва вдруг встал синевато-серый туман и, клубясь, стал подниматься и обволакивать городок.

   — А это ещё хуже, — продолжил с печальным спокойствием жрец. — Нам в этом тумане своей руки не разглядеть, а им, кто в городке, всё видно будет. И бесов в тумане полно. А насылают их вдова Саскавий с сыном и дочерью. Их Эпанай принёс в жертву и зарыл в городке. Теперь они — духи-хранители Ножа-Вара.

   — Добавь: укрепить городок колдовством приказал Тюштень. И он же будет виноват перед марийцами, если его возьмёт. Ведь там, кроме этих ряженых медведей, почти одни мари. И никто из них не уцелеет, — отрывисто проговорил царь эрзян. — А не взять сегодня же — другие Кереметевы жрецы могут привести войско на помощь сородичам. Или Нарчатке придёт в голову назад повернуть и в тыл нам ударить.

   — А солнце уже садится. Стемнеет — и слетятся сюда все керемети на зов Эпаная и трёх хранителей, — сказал Вардай.

   — Значит, нужно взять до темноты. И так, чтобы никто из помрачённых не погиб. Трудно, но можно! — бодро сказал Вышата. — Где закопаны те трое?

   — Вон там, с северной стороны, где вала нет, а только частокол. Но там склон крутой, а чары самые сильные, — ответил Вардай.

   — Против чар Тьмы есть сила Солнца. — Волхв достал из сумы Колаксаеву Чашу.

Вардай в раздумье потеребил бороду и сказал:

   — В чаше много солнечной силы. А там — тёмной. Если жечь пламенем Чаши частокол или людей, вспыхнет такой огонь — от городка останется пепел и земля оплавленная. Все сгорят: женщины, дети.

   — Солнечная сила может не только сжигать, — возразил Вышата и обратился к Зореславичу: — Тебе, Солнце-Царь, надо будет войти в городок первым. С Огненной Чашей. Но не жечь ею никого и ничего. Только светить. И думать не об убийстве, а о том, чтобы освободить души людей от колдовского помрачения. Справишься ли? Здесь тело и дух должны быть едины. А пробудить чудесные силы Чаши можешь только ты.

   — Должен справиться. Кроме меня некому, — коротко ответил Ардагаст.

   — Просвещать людей — дело брахмана. Убивать их — кшатрия, — задумчиво произнёс индиец. — Убивать во имя долга, не поддаваясь гневу и жестокости, — это я умею. Но просвещать в бою, не думая об убийстве? Видит Кришна, всё, что я смогу, — это защищать тебя, царь.

   — И я буду рядом с тобой, — сказала Ларишка.

   — А мне где быть, если не рядом с братом и мужем? — вмешалась Ардагунда.

   — Вы трое защитите царя от людей. А мы с Вардаем будем священными секирами оборонять его от духов, — сказал Вышата.

   — А стрелы? Там, в городе, всё видно сквозь туман. Мыс Миланой пойдём с вами. Будем держать преграду от стрел, — заявила Лютица.

   — Тогда и я буду прикрывать вас, — сказал Сигвульф.

   — Всего нас будет девять. Следом пойдут остальные русальцы, — распорядился Зореславич.

   — А за ними — мои поляницы, — решительно объявила царица амазонок.

   — Да ведь Солнечная Чаша осветит путь только впереди. А сзади этот туман проклятый сразу сомкнётся, — развёл руками Вардай.

   — А мои руки на что? Освещу ими путь сзади, — возразила Ардагунда.

   — Я ещё не сказал главного, — продолжил Вышата. — Когда ворвёмся в городок, вы, воины, должны будете прикрывать нас, волхвов, покуда мы не обезвредим троих хранителей. Только тогда удастся рассеять туман.

   — Справимся, — махнул рукой Сигвульф. — Только не заставляйте нас, воинов, колдовать. Я вот у росов только одному колдовству выучился: нечистую силу по-венедски посылать подальше.

Тем временем синевато-серая пелена прочно окутала городок, словно тот провалился в какой-то нечистый и неведомый мир. Эрзяне и большая часть росов остались на конях перед рвом и перестреливались сквозь туман с осаждёнными, лишь бы отвлечь их внимание от северного склона, к которому шли пешком через овраг царь росов и его спутники. Эпанай, быстро заметивший их, лишь посмеивался. Пусть идут, даже и с Чашей. Пока доберутся, стемнеет, а тогда...

Впереди шли Милана с Лютицей, державшие магический заслон от стрел. Между ними — индиец и гот, готовые в любой миг защитить волхвинь. Ардагаст с Ларишкой шли следом. Слева и справа их прикрывали Вардай и Вышата, первый с бронзовой скифской секирой, второй — с Секирой Богов. Вслед за братом шла Ардагунда, а за ней — русальцы и поляницы.

В овраге было прохладно и сыро. Болото хлюпало и чавкало под ногами. Из трясины временами вылезали грязные мохнатые лапы, норовя схватить за ноги. Но хуже и опаснее всего был туман. Впереди его рассеивал свет Колаксаевой Чаши, позади — сияние рук Зореславны (она шла, держа поднятые руки ладонями назад). По обе стороны этого светлого коридора царила серая мгла. Оттуда доносились вой, рычание, стоны. Жалобные голоса звали на помощь, но все понимали: шагни в сторону — и пропадёшь. Мгла колебалась, из неё выглядывали мерзкие жуткие рожи, тянулись когтистые лапы, то призрачные, то очень даже телесные, рвавшие кольчуги и впивавшиеся в тело.

«В этом мы мире или уже в пекле, или хоть в преддверии его? И есть ли отсюда выход на белый свет?» — холодным туманом закрадывалась в сердце мысль. Особенно яростно бросались нечистые твари на царя, стремясь дорваться до ненавистной им Солнечной Чаши. Здесь они вставали в полный рост, покрытые шерстью или чешуёй, клыкастые, хвостатые... Но всякий раз туманные уроды нарывались на сверкавшие молниями лезвия двух священных секир. Других нечистых воины привечали ударами мечей и топоров и крепкой венедской бранью. Поляницы не отставали сейчас от мужчин, ругаясь словами, которые и прошептать — грех перед Матерью Сырой Землёй. Ничего, это ведь не ей в укор, а Яге, всех чертей матери!

Из всего отряда, пробивавшегося сквозь колдовской туман, наиболее скверно чувствовал себя царь. Его, мужчину и воина, охраняют со всех сторон, словно старца, волхва или разжиревшего южного владыку! А спереди прикрывает собственная жена. Он воин и в бою приучен думать только о том, чтобы убить побольше врагов и подольше не дать им убить себя. И ещё — о том, за что сражаешься: без этого не победишь, в лучшем случае спасёшь себя. В этом и есть для него единство духа и тела. Хотя он в бою не был так спокоен, как Вишвамитра. А с индийскими знатоками варма-калаи, боя без оружия, не хотелось и равняться. Этих хладнокровных бритоголовых убийц он до сих пор не мог вспоминать без отвращения.