Джеймс Клеменс - Ведьмин огонь

Это прозрачное ясное утро на мгновение заставило девушку подумать, что все случившееся с нею было только дурным сном. Здесь, в горах, по-прежнему играли дети и беспечно болтали готовившие завтрак женщины. В воздухе стоял запах изюма, корицы и поджаренного овса, ложки звякали о миски, и голоса были полны веселья, а не угроз.

Однако стоило Елене пройти еще несколько шагов, как она снова отчетливо осознала, что окружающий ее новый мир — только иллюзия. Рядом в пещере лежал слабый Эррил, по горло завернутый в меховые одеяла, и кости на его лице были готовы прорвать тонкую кожу. Теперь это был не стройный мускулистый жонглер, а лишь подобие человека, истощенного непрекращающейся горячкой. Яд поднялся до его сердца как раз в тот момент, когда они уже добрались до жилища Крала, и Эррил так и упал во главе процессии, не успев сделать последние несколько шагов.

И если бы не широкая спина и не сильные ноги огра Толчука, Эррил, пожалуй, никогда не добрался бы сюда. Устали и вымотались даже оставшиеся в живых кони — боевой Роршаф горца и любимая Мист Елены. Но лошади были уже не в силах везти раненого по опасным горным дорогам. И лишь с помощью того же Толчука все каким-то чудом сумели добраться до стана горцев.

Спустя день горячка Эррила разыгралась так, что никто уже не надеялся на его выздоровление, и только какие-то листья, варимые в горшке Нилен, да сильный дух самого больного все еще не пускали смерть в пещеру долгие-долгие дни. Все ночи девушка проводила у постели своего ленника, омывая его лицо прохладной водой из горных источников, прислушиваясь к его стонам и поправляя разметавшиеся простыни. Однажды он вдруг раскрыл глаза, увидел Елену и простонал: «Ведьма убьет нас всех!»

Елена закричала и выбежала из пещеры, хотя и понимала, что это лишь больной бред, и кровь Эррила отравлена ядом. Но она заставила себя зайти к нему снова спустя лишь много-много дней. Сегодня утром, угостив Мист сушеными яблоками, Елена прошла к Эррилу и увидела, что старый воин уже сидит на кровати и беседует с Кралом. Нога горца все еще была в лубках, но гигант умудрялся перебираться даже по скалам с помощью верескового костыля. Волк тоже сидел у постели, навострив уши и прислушиваясь к разговору. Елена до сих пор никак не могла окончательно поверить, что это роскошное животное действительно оборотень, и порой не могла удержаться, чтобы не почесать его за ухом и не похлопать по холке. Так сделала она и сейчас. Волк недовольно забил хвостом, и Эррил посмотрел на Елену с укоризненной улыбкой.

Сегодня лицо его стало розовым, краски жизни победили пепельные тона смерти. В глазах светилась возвращающаяся сила. Елена застенчиво ответила на эту улыбку. Эррил будет жить. И вот теперь девушка взбиралась, скрипя снегом, на покрытую льдом тропинку, что вела из пещер на продуваемую всеми ветрами Тропу Духов.

Отовсюду курилась дымки других горных племен, приветствовавших это дивное утро. Елена насчитала их целую дюжину. Эти люди дали им кров и убежище, а теперь тропу плотно занесло снегом, и добраться сюда стало невозможно никому. Они предполагали переждать зиму в гостеприимном племени Крала, так чтобы псы Гульготы забыли и запах их следов, подлечиться и дать возможность зарубцеваться ранам не только телесным, но и душевным.

Впереди их всех ожидало долгое путешествие, но никто никогда не заговаривал о нем, словно все понимали, что та кровавая ночь должна как можно скорее изгладиться из их сознания и памяти. И потому теперь они просто жили, наслаждаясь теплом и добрыми друзьями и изо всех сил стараясь не вспоминать о прошлом.

Было решено только одно: едва минует зима, все вместе с Еленой и Эррилом отправятся на поиски Алоа Глен.

У всех существовали на то свои причины: Мерик считал своим долгом защищать наследницу престола, Нилен — выполнить волю умирающего пророка, Крал собирался в поход в поисках отмщения, Могвид и Фардайл — чтобы снять проклятие, а Толчук — чтобы удовлетворить требования светящегося камня.

Но о крови, навек связавшей теперь всех, не говорил никто.

Елена подставила лицо солнцу и постаралась забыть обо всем. Она медленно поднималась к Тропе Духов, и холод пробирался под шубу. Но девушка знала: как бы ни было трудно, она с остальными должна пройти этот путь, пройти ради тех, кто умер во имя ее — и ради тех, кто жив, чтобы показать им, что она достойна их любви.

Она пройдет этой тропой и ради родителей, и ради тети и дяди, и ради брата, так таинственно и страшно исчезнувшего на улицах Винтерфелла.

Девушка вытерла слезу, прежде чем та успела застыть, и пошла дальше, в тысячный раз думая о том, что же стало с ее братом.

— Подойди ко мне, мальчик, — проворчал Грешюм, открывая платяной шкаф и снимая с плечиков белую робу.

Брат ведьмы молчал, и только пена пузырилась в углах его сжатого рта. Он смотрел на мага, ожидая его приказаний, не пытаясь ни сопротивляться, ни убегать. Магия Грешюма все еще держала Джоаха в повиновении.

Грешюм посмотрел на истощенное лицо юноши — он, кажется, забыл приказать ему есть! Маг нахмурился. Нельзя допустить, чтобы парень умер, он еще должен сослужить свою службу.

Надев робу через голову, маг опустил на лицо капюшон и набросил на плечи синее покрывало, дабы обозначить, что носит обет молчания, чтобы их никто не беспокоил, когда они пойдут к покоям претора. С пристрастием осмотрев наряд в зеркале, Грешюм нахмурился и опустил голову еще ниже, и лицо его совсем спряталось в тени. Удовлетворенный, наконец, старый маг повернулся к дверям дортуара:

— Следуй за мной, — приказал он и открыл двери. Джоах, тяжело шаркая, сделал пару шагов следом за магом, и они вышли в коридор. Он был пуст, но Грешюм упорно не поднимал головы — слишком много глаз следит за этими коридорами. Незакрытое лицо мальчишки, впрочем, не должно возбудить ничьих подозрений, поскольку он выглядит, как десятки других слуг; лишь рот у него сжат чересчур крепко. Ничего, все примут его просто за тупицу и не станут задавать никаких вопросов.

Грешюм шел уверенно и быстро, не нуждаясь в том, чтобы поднимать голову и находить дорогу. Вот старик поднялся по лестнице неподалеку от кухонь и по запыленному переходу направился в другое крыло здания. Наконец, пройдя множество путаных переходов, он попал в самую старую часть Эдифайса. Теперь при каждом его шаге тучей взметалась пыль, лежавшая здесь веками. Добравшись до ступеней, ведущих в западную башню, названную по имени ее единственного обитателя Копьем Претора, старик остановился, прочистил от пыли нос и отряхнул одеяние.

Юноша, как автомат, остановился у него за спиной. Из носа у него капало.

— Стой, — приказал ему Грешюм и, не оглядываясь, уверенный в исполнении своего приказа, стал один подниматься по бесконечным ступеням, вырезанным прямо в стене башни.