карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

   - Рискни, - сказал он как-то, когда Ашшаби подошел слишком близко. И тот отступил, засмеявшись хрипло, а трех дней не прошло, попытался в спину ударить.

   Шакалье.

   Стая.

   - Ты бросил нас, - Хайши умел обращаться с клинком. - Ушел.

   Ушел. Однажды незадолго до рассвета проснулся с пониманием: опасность близко. И ушел.

   - Мог бы предупредить...

   Хайши падает на песок, становясь добычей теней. А вместо него выступает Ашшаби, в руках которого старая дубина, с рукоятью, обмотанной кожей.

   - Я раскрою тебе голову, - обещает великан и хохочет. - А потом сниму шкуру!

   Он огромен, но быстр и ловок.

   Свистит дубина, почти касается головы.

   - Я всем им головы раскроил. Бах-бах... хрусь-хрусь...

   Даже с распоротым животом, из которого вываливаются серые ленты кишок, он пытается добраться до Янгара.

   - Бах-бах, - приговаривает Ашшаби, перекидывая дубину из руки в руку. - Хрусь-хрусь...

   ...чужие кости хрустят.

   И люди незнакомы.

   Впрочем, люди ли? Их глаза пусты, в них та же, тронутая безумием пропасть, что прячется под веками Пиркко.

   И она, забравшись на ограду, облизывается.

   - Не останавливайся, - доносится до Янгара шепот. - Бей, бей, убивай...

   ...и каждая смерть кормит ее. Он сам, потерявшийся в ярости, не способный остановить себя, дарит ей силы.

   - Остановись, - перед Янгаром встает женщина с короткими белыми волосами. Они слиплись от грязи и крови. Губы разбиты. И лицо опухает. - Или ты снова ударишь меня?

   Она наступает на Янгара, повинуясь сумеречной своей хозяйке.

   - За что ты убил меня?

   Он не помнит.

   Встречал ли? Наверное. Пиркко вытянула из памяти этого призрака, и теперь его руками пыталась дотянуться до Янгара.

   - За что? - беловолосая незнакомка придерживала рукой рваное платье. - Разве я заслужила смерть? Подумай, Янгар...

   ...Элоис.

   Ее звали Элоис, если это имя было настоящим. Она любила ложь и яркие наряды. И притворялась принцессой, которую в детстве украли черные птицы, унесли за семь морей от родительского дома. Она придумывала сказку для тех, кто приходил взглянуть, как ловко управляется Элоис с лошадью и тройкой ножей. И белая кобылица взбивала пыль по кругу, а Элоис, стоя на спине ее - без седла, всегда без седла - подбрасывала кинжалы.

   Или горящие факелы.

   А после, когда выступление заканчивалось и Груви, ее бессменный любовник, подсчитав прибыль, напивался, Элоис выходила на охоту. Она искала богатых мужчин.

   Возвращалась она засветло, но Груви уже ждал.

   Следовала ссора.

   И драка.

   Синяки уродовали лицо Элоис, и труппа, к которой прибился Янгар, уходила из города...

   - Однажды мне все это надоест, - призналась она как-то, - и я останусь в содержанках...

   Она продавала себя, но не брезговала и воровством.

   Вот только зря она попыталась обокрасть Янгара.

   - Что было в твоем кошельке? Десяток медяков? Из-за них ты убил меня?

   Элоис почти дотянулась до Янгара, и он откуда-то знал, что ее прикосновение смертельно.

   - Как ты думаешь, - она остановилась в шаге и, запрокинув голову, провела пятерней по светлым волосам. Элоис еще считала себя красивой. - Что скажет твоя жена, когда узнает, кем ты был на самом деле?

   - Она знает.

   - Неужели? Ты рассказал ей?

   Не все.

   И Элоис скалится. Зубы у нее мелкие острые и желтые - она любила жевать табак.

   - Не все, верно? Она считает тебя героем, а ты... ты беглый раб... и разбойник, который убивал лишь потому, что мог убить. Вор. Кто еще, Янгар?

   Ее лицо оказывается рядом, и холодные губы касаются губ.

   - Что скажет она, узнав, как ты веселился?

   Клинок вошел точно меж ключиц. Мягко, словно и не в человеческое тело, но в восковую куклу. И Элоис, притворно взвизгнув, растаяла.

   ...не она - другие. Много других.

   - Я же не виновата, - говорит та, которая звалась Пиркко, - что у тебя столько призраков. Посмотрим, насколько тебя еще хватит.

   Взмах руки, и полотно сумрака расступается, выпуская людей.

   - Когда-то ты их убил, Янгхаар Каапо... - голос кейне доносится издалека. - А теперь они желают убить тебя. Разве это не справедливо?

   Он не знает.

   И знать не желает. Есть клочок земли и клинок в руке. Есть еще силы, пусть бы и крохи остались. Есть женщина, которая не должна умереть. И другая, что играет с Янгаром.

   Если бы только с ним, он бы позволил.

   - Стой.

   Кейсо изменился.

   Он вновь был молод, высок и широкоплеч. Исчезла тучность и шелковые халаты. Сыну князя и наследнику иное подобает. Сияет на сумеречном солнце чешуя брони. Лежат на плечах светлые косы, синими лентами перевитые.

   Кто вышивал их для Кейсо?

   На поясе его меч висит. И тул полон стрел. А в руке Кейсуаненн, старший сын князя, держит четырехлистный клевер, знак перекрещенных дорог.

   - Так вот... получилось, малыш, - он пожимает плечами, словно извиняясь за то, что не дождался сам и не сберег Аану. - Иди.

   - Куда?

   Сумеречные псы рычат, скалятся, но не смеют приблизится к кааму. Он же отгоняет их взмахом руки.

   - Тебе пора возвращаться.

   Янгар вновь не понимает его.

   - Ты забыл, малыш, сколько сил отнимает амок.

   И, усмехнувшись, Кейсо бросает клевер под ноги Янгару. Сам же поворачивается к призракам, но не берет в руки меч, лишь сами руки раскрывает, будто желая обнять всех, кто пришел за Янгаром.

   - Иди, малыш. Тебя ждут...

   С ладоней Кейсо льется вода.

   Он принес ее из озера слез, которое находится в храме, куда ведут семь тысяч ступеней. И на каждой осталась частица души.

   - В мести смысла нет, - голос Кейсо доносится издалека. И Янгара тянет обернуться, он знает, что увидит: те самые горы, и ступени, вырезанные на теле скалы. Далекие вершины мозаикой из драгоценного камня, и храм, где каждый, кем бы ни был, отыщет покой...

   ...и самому бы обернуться. Ступить на призрачную дорогу.

   ...ведь покой - это то, что нужно Янгару.

   - Тебя ждут, - повторяет Кейсо.

   И Янгар заставляет себя выбраться...

   ...арена. Песок. Ограда.

   Чужак. Меч. Маленькая медведица, которая встает на задние лапы, пытаясь стать выше. Напугать. Но те, кто подчинился чужой воле, не знают страха. И она, растерявшись, все же наносит удар.