Элизабет Кернер - Малый драконий род

— А, Шикрар, вот теперь я тебе верю! — рассмеялась она. Трижэй, лежавший рядом с нами, выразил легкое недовольство по поводу поднятого шума.

Идай понизила голос:

— К тому же, учитель Шикрар, я тут с такой легкостью говорила о заключении мира с гедри, но на деле это будет не так-то просто, да и времени потребует немало. Среди нас есть некоторые, — тут она метнула на меня быстрый взгляд, — которые ненавидят гедри, что бы ты там ни говорил.

Я прекрасно ее понимал: вплоть до прошлого года я сам был на стороне тех, кто противился сближению с гедри. Но я, как и все прочие, лишь вторил в этом нашим предкам. Когда же я повстречал одну из гедри — госпожу Ланен, что была ныне мне так дорога, — то вынужден был отказаться от своих не слишком разумных убеждений, которых придерживался долгие века. Я гордился тем, что сумел признать собственные заблуждения и измениться — если бы я так не поступил, несмотря на все то, что сделала для меня и моих сородичей Ланен, то оказался бы величайшим в мире глупцом. И все же Идай, вне всякого сомнения, была права.

— Что же прикажешь нам делать? — спросил я мягко. — Не выгонять же гедри с их земель. Быть может, те из нас, что не согласятся жить с ними бок о бок, найдут пристанище высоко в горах или в лесных чащобах? Ведь в тех обширных землях наверняка найдутся уголки, где гедри не живут?

— Наверняка, — эхом отозвалась Идай. — Колмар велик, а нас немного. — Она вздохнула. — Нас очень мало, Шикрар. Как ты думаешь, возможно ли для нас какое-то будущее в тех землях? — И, снизив голос до шепота, добавила: — И будет ли оно вообще, это будущее?

Я повернулся к ней в удивлении:

— Ты выглядишь какой-то уж слишком сокрушенной, верная моя наперсница. Разумеется, нам найдется, где жить. Кантри и гедри издревле жили в мире. А мы, дети нынешних времен, позабыли, что именно изгнание и обособленность — вот что неестественно для нас изначально. Мы направляемся домой, Идай, — добавил я негромко. — Колмар для нас — дом родной, сердце и душа, плоть и кровь, а гедри — наши собратья. Какой еще народ владеет даром речи и разума, за исключением наших заклятых врагов ракшасов? Не страшись этой перемены, Идай. Все будет хорошо. Я знаю это.

Она вздохнула, и голова ее тяжело опустилась мне на бок.

— Да услышат Ветры твои речи, пусть слова твои окажутся правдой... Я промокла насквозь. Поворотись и подними свои затекшие крылья, мудрейший, ибо пришла твоя очередь прикрывать нас от дождя.

Вариен

Ланен спала — глубоким сном, в который ее погрузили целители, чтобы силы ее восстановились. Мы с Реллой вымыли ее и переодели, и я держал ее на руках, пока Релла помогала корчемнику принести новый тюфяк, чистые простыни и прочее постельное белье. Я бережно уложил Ланен на постель, а Релла осторожно укрыла ее лоскутным одеялом.

— Я пойду караулить, Вариен, — сказала Релла, когда я попытался было поблагодарить ее. — Мы с Джеми не будем ложиться. А ты поспи пока.

— Госпожа Релла...

Она улыбнулась:

— Знаю, сынок, только пусть это подождет до утра. Ты весь измучился.

Я обнял ее, приподнял в воздух и звонко поцеловал.

— Милая моя малышка, — сказал я, вновь поставив ее на пол. Она хоть и принялась отплевываться, но ей явно было приятно. — В сравнении с моей жизнью ты родилась лишь вчера, а Ланен и вовсе сегодня утром. Спасибо тебе за доброту... доченька.

Это ее рассмешило.

— Вот дракон окаянный, прах тебя побери! Твоя правда, порой я совсем об этом забываю.

— Держите ухо востро. А завтра будет моя ночь.

— Сказано — сделано. Стало быть, спи спокойно, дедушка!

Я затворил за нею дверь. На голове у меня все еще был мой венец, и я по-прежнему чувствовал себя Акхором, но, поскольку у меня не было нужды прибегать к Языку Истины, голова у меня не болела. Я подумал: может, стоит переделать венец, чтобы он был поменьше и легче, тогда я мог бы носить его постоянно. Шикрар изготовил его впопыхах, за какой-нибудь час, вскоре после того, как я превратился в человека, и сделал он это, чтобы мой народ смог признать во мне своего повелителя. Я был очень ему благодарен и вспоминал о нем каждый раз, когда надевал венец; и все же наши когти предназначены для того, чтобы сражаться и защищаться, а вовсе не для подобной тонкой работы. Венец мог бы быть в два раза меньше и при этом обрамлял бы самоцвет ничуть не хуже.

Я сидел, не сводя взгляда с Ланен, из-за сильного утомления мысли мои были рассеяны, но в душе уже устанавливалось величайшее спокойствие. Я был рад этому умиротворяющему чувству: оно заглушило былую боль, и думы мои обрели направление, заструившись единым потоком, точно осенние листья в листопад.

Встав, я подошел к окну и растворил ставни, чтобы впустить в комнату ночь, глубоко втягивая холодный воздух и наслаждаясь звездным светом и острым запахом хвои. В безмолвном мраке ночи я чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо за все время своего пребывания в облике гедри. Ланен, что лежала рядом, охваченная исцеляющим сном, лишь усугубляла это чувство одиночества. Во сне наши любимые совершенно нам не принадлежат, они отделены от нас, обращены лишь к своим собственным мыслям, куда никому другому нет доступа. На языке кантри сон называется инворишаан, «малая смерть», — так оно и есть: для нас всех это своего рода приготовление к тому, чтобы, когда подойдет настоящая смерть, мы сумели воспринять ее легче.

Смерть чуть было не явилась за Ланен.

Я радовался тому, что она исцелилась, но на сердце у меня отчего-то стояла такая тяжесть, словно никакого исцеления не произошло. Гнев, охвативший меня еще в Элимаре, поразил меня тогда своею силой. Я и не знал, что могу оказаться подвержен подобному чувству. На самом деле гнев мой не был направлен на Ланен — это была лишь попытка скрыть страх, холодивший мне сердце. Стоило мне подумать, что я могу потерять ту, которую любил больше всех на свете, как ужас пробирал меня до костей. Я видел, как Шикрар оплакивал свою любимую на протяжении восьми сотен лет, и в глубине души знал, что моя преданность возлюбленной ничуть не меньше. Прежде я гневался на Ланен за то, что она пренебрегла словами целителя, презрев собственную безопасность ради погони за излечением; но я знал, что на ее месте сделал бы то же самое. И кто бы осмелился сидеть и ждать собственной кончины, когда неизвестно наверняка, придет ли помощь, зато вполне очевидно, что смерть-то уж точно вскоре явится, если ничего не предпринять. У меня самого на это смелости не хватило бы, и все же я уговаривал Ланен подождать...

Кроме того, в мягкой тиши лунного света я признался себе, что меня одолевает страх за будущее. Что за странных существ вынашивает сейчас Ланен? Что должно получиться из них, что станется при этом с нею? Кровь ее теперь и в самом деле была перемешана с кровью кантри. Я содрогнулся, когда слова Ришкаана вновь эхом отозвались в моем сердце. Огромным усилием воли я отринул их, вместо этого обратившись к истине видения, что являлось мне когда-то во время вех-сна: яркий образ — мы с Ланен, вместе с нашими детьми, стоим, встречая прекрасный рассвет нового дня. Со вздохом я обратился к Ветрам, моля их, чтобы это оказалось правдой.