Анджей Сапковский - Владычица озера

— Не бойся. Я и не думала убивать. Знаешь, Геральт, я уже достаточно наубивала. Слишком много этого было.

— Слишком. Прощай, ведьмачка.

— Прощай, ведьмак.

— Только не вздумай реветь.

— Тебе легко говорить.

Эмгыр вар Эмрейс, император Нильфгаарда, сопровождал Йеннифэр и Геральта до самой ванны, почти до обрамления огромного мраморного бассейна, заполненного ароматной парящей водой.

— Прощайте, — сказал он. — Торопиться не обязательно. Я уезжаю, но оставляю здесь людей, которых проинструктирую и отдам нужные распоряжения. Когда вы будете готовы, крикнете, и лейтенант подаст вам нож. Но повторяю, торопиться не обязательно.

— Мы должным образом оцениваем оказанную милость, — серьезно кивнула Йеннифэр. — Ваше императорское величество?

— Слушаю.

— Прошу по возможности не обижать мою дочку. Не хотелось бы умирать, зная, что она плачет.

Эмгыр молчал долго. Очень долго. Прислонившись к дверному косяку. И отвернувшись.

— Госпожа Йеннифэр, — проговорил он наконец, и лицо у него было на удивление странное. — Будьте уверены, я не обижу вашей и ведьмака Геральта дочери. Я топтал трупы друзей и плясал на курганах врагов. И думал, что в силах сделать все. Но то, в чем меня подозревают, я просто сделать не могу. Теперь я это знаю. И благодарю вас обоих. Прощайте.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Геральт вздохнул.

— Разденемся? — Он взглянул на парящий бассейн. — Правда, не очень-то меня радует мысль, что нас выволокут отсюда в виде голых трупов…

— А мне, представь, без разницы, какой меня выволокут. — Йеннифэр скинула туфли и быстро расстегнула платье. — Даже если это мое последнее купание, я не намерена бултыхаться в воде одетой.

Она стянула рубашку через голову и вошла в бассейн, энергично расплескав воду.

— Ну, Геральт. Что стоишь как вкопанный?

— Я забыл, насколько ты прекрасна.

— Быстро же ты забываешь. А ну, лезь в воду.

Как только он оказался рядом, она тут же закинула ему руки на шею. Он поцеловал ее, гладя ее талию над водой и под водой.

— А это, — спросил он порядка ради, — подходящее время?

— Для этого, — замурлыкала она, погружая в воду одну руку и касаясь его, — любое время подходящее. Эмгыр дважды повторил, что нам торопиться не обязательно. Как ты предпочел бы провести отпущенные нам последние минуты? В стенаниях и плаче? Недостойно. В расчетах с совестью? Банально и глупо.

— Не об этом я.

— Так о чем же?

— Если вода остынет, — проворчал он, лаская ее груди, — разрезы будут болезненными.

— За удовольствие, — Йеннифэр погрузила другую руку, — стоит заплатить болью. Ты боишься боли?

— Нет.

— Я тоже нет. Сядь на край бассейна. Я люблю тебя, но, черт побери, нырять не хочу.

— О-хо-хо, — сказала Йеннифэр, откидывая голову так, что ее влажные от пара волосы расплылись по бордюру маленькими черными змейками. — О-хохо-хохошеньки…

— Я люблю тебя, Йеннифэр.

— Я люблю тебя, Геральт.

— Пора. Кликнем их?

— Кликнем.

Они кликнули. Сначала кликнул ведьмак, потом кликнула Йеннифэр. Потом, не дождавшись ответа, кликнули вместе:

— Ну-у-у-у! Мы готовы! Давайте нож! Э-э-эй! Черт побери! Вода же стынет!

— Ну так вылазьте из нее, — сказала Цири, заглядывая в ванную. — Они все ушли.

— Что-о-о?

— Я же сказала: ушли. Кроме нас троих, тут нет ни живой души. Оденьтесь. Голышом вы выглядите ужасно смешно.

Когда они одевались, у них начали дрожать руки. У обоих. С величайшим трудом они управлялись с пряжками, застежками и пуговицами. Цири болтала.

— Уехали. Просто взяли и уехали. Все, сколько их было. Забрали отсюда все, уселись на лошадей и уехали. Аж пыль столбом.

— И никого не оставили?

— Никогошеньки.

— Непонятно, — шепнул Геральт. — Это непонятно.

— Может, случилось что? — откашлялась Йеннифэр.

— Нет, — быстро ответила Цири. — Ничего.

Она лгала.

Вначале она держала фасон. Выпрямившись, гордо подняв голову и сделав каменное лицо, она оттолкнула затянутые в перчатки руки черных рыцарей, смело и вызывающе взглянула на ужасающие забрала и нащечные прикрытия их шлемов. Больше они к ней не прикасались. К тому же их удерживало ворчание офицера, плечистого парняги с серебряными галунами на латах и белым султаном из перьев цапли.

Она направилась к выходу, эскортируемая с обеих сторон. Гордо подняв голову. Гудели тяжелые сапоги, позвякивали кольчуги, звенело оружие.

Сделав несколько шагов, она обернулась в первый раз. Сделав еще несколько — второй. «Ведь я их уже никогда, никогда не увижу, — ужасающим и холодным светом забилась у нее под темечком мысль. — Ни Геральта, ни Йеннифэр. Никогда».

Осознание этого мгновенно, одним махом стерло маску притворной отваги. Лицо у нее сморщилось и искривилось, глаза наполнились слезами, из носа потекло. Она боролась изо всех сил, но впустую. Поток слез прорвал запруду притворства.

Нильфгаардцы с саламандрами на плечах глядели на нее молча. Молча и изумленно. Некоторые видели ее на окровавленных ступенях, все — во время разговора с императором. Ведьмачку с мечом, непобедимую ведьмачку, смело глядящую в глаза самому императору. И теперь удивлялись, видя всхлипывающего и плачущего ребенка.

Она понимала это. Их взгляды жгли ее огнем, кололи как шпильки. Она боролась, но безуспешно. Чем сильнее сдерживалась, тем сильнее лились слезы.

Она замедлила шаг, потом остановилась. Эскорт тоже. Но только на мгновение. Выполняя ворчливую команду офицера, кто-то схватил ее железными руками под мышки, за кисти. Цири, всхлипывая и глотая слезы, обернулась в последний раз. Потом ее потащили. Она не сопротивлялась. Но всхлипывала все громче, все отчаяннее.

Остановил их император Эмгыр вар Эмрейс, тот темноволосый человек, лицо которого пробуждало в ней странные, неясные воспоминания. Они отпустили ее по его резкому приказу.

Цири хлюпнула носом, вытерла глаза рукавом. Видя, что он подходит, сдержала плач, снова вскинула голову. Но сейчас — она понимала — все выглядело просто смешно.

Эмгыр долго и молча глядел на нее. Подошел. Протянул руку. Цири, всегда в ответ на такие движения механически пятившаяся, сейчас, к своему величайшему изумлению, не отреагировала. С еще большим изумлением она отметила, что его прикосновение ей вовсе не отвратительно. Он прикоснулся к ее волосам, как бы пересчитывая беленькие как снег прядки. Коснулся изуродованной шрамом щеки. Потом привлек к себе, гладил по голове, по спине. И она, сотрясаемая рыданиями, позволяла ему делать это, а руки держала неподвижно, словно пугало для воробьев.