Святослав Аладырев - Извек

Велигой с Микулкой зашипели ругательства, а внучка волхва звонко расхохоталась. Уже не остерегаясь, довязала рану и отошла к другим раненным.

Наконец, когда довольная Дарька собрала лекарские пожитки, из—за холма выехали Эрзя с Мокшей. Ратники потянулись к костру, настала пора приступить к ужину. Держащийся бодрячком Микулка, двинулся снять котёл с разогретой кашей, но неожиданно покачнулся и повалился в траву. Раздались возгласы удивления. Ревяк скривился, но тоже тянул шею, пытаясь понять, что случилось. Первой опомнилась Дарька. Развернув Микулку на спину, тронула шею, приподняла веко и обернулась за помощью. Дружинники сорвались с мест и, мешая друг другу склонились над упавшим. Подняли на руки, бережно отнесли на лапник, недоумённо оглянулись. Дарька стояла, растерянно закусив губу. На вопросительные взгляды, беспомощно пожала плечами.

— Жив. Только почему—то без памяти… Кто—то, в поисках колотой раны, уже осматривал Микулкину кольчугу, но кроме двух—трёх лопнувших колец повреждений не нашли. Решили было осмотреть и спину, но Ревяк остановил, сказал, что после боя ехал следом и спину видел, была цела.

Следивший за всем Сотник подозвал Микишку.

— Отыщите—ка его шлем, глянем что там с головой. Уж больно знакомо завалился.

Подоспевший к этому моменту Эрзя, услыхал команду и, опередив ополченца, зычно, чтобы слышал каждый, возопил:

— Всем искать шлем Микулки!

— А чё его искать, — откликнулся Мокша, обрушиваясь с коня. — Парень он правильный, не то что ты! Шлемы не раскидывает, а после боя зараз к седлу приторачивает. Там и смотри, не ошибёшься.

Ратники зашевелились пропуская Поповича с Микулкиным шлемом. Лёшка трогал железный купол, отчего одна бровь заползала выше другой. Сотник принял протянутый шлем, повернул разными боками, присвистнул.

— Ну, а я что говорил! Нахлобучили нашего молодца от души. Как вообще жив остался? Небось, все мозги перетрясли.

Он повернул продавленный купол, чтобы каждому было видно. Металл промялся, как тонкий золотой кубок от удара тяжёлого охотничьего ножа. Только толщина шлема и добротность подшлемника не дали голове треснуть как орех.

— Дарья, погляди—ка у него справа над ухом.

Девчонка присела возле Микулки, провела пальчиками по пышным вихрам. Глаза округлились, когда нащупала шишку величиной с кулак. Оглянулась на Извека, кивнула.

— Значит так и есть, — заключил Извек. — Ну—ка, ребята, снимайте с него кольчужку, поглядим, не досталось ли окромя этого. А ты, умница, пока положи ему на лоб мокрую тряпицу.

Мокша бережно приподнял молодого витязя, держал как ребёнка, пока стаскивали булатную байдану.[79] Уложив обратно, задрал к шее расшитую петухами и конями рубаху. На месте лопнувших колец, на боку обнаружился лиловый синяк. Пятерня Мокши двинулась к ребрам Микулки, но Дарька остановила его руку.

— Не надо, дядечка, не трогай, я видала такое, там рёбра сломаны. С ним теперь осторожно надо, тогда всё быстро заживёт. Парень он молодой, здоровый.

Будто в подтверждение её слов, Микулка судорожно вздохнул и открыл глаза. Увидав столпившихся друзей, дёрнулся встать, однако тяжёлая длань Мокши мягко удержала на месте.

— Лежи, друже, не дёргайся. Ты теперь всё будешь делать с разрешения вот этой девоньки. Иначе всё!

— Угу, — послушно согласился парень. — Понял. А чё всё?

Он встревожено обернулся к лежащему рядом Сотнику.

— Умрёшь если ослушаешься! — грозно пообещал Извек.

— Э, нет! Мне умирать никак не можно! — насупился Микулка. — Мы ж сёдня ещё ничё не жрали! А натощак умирать… эт уж совсем не по—людски! Натощак…

Последние слова заглушил дружный гогот.

Скоро, накормив лежачих, все тесным кругом расположились вокруг костра. Жевали кашу, ожидая рассказа о судьбе степняков. Мокша поскрёб опустевшую миску, облизал ложку, взялся за кусок вяленого мяса. Прожевав первый кусок, довольно осклабился, глянул на бледного Извека затем на Поповича.

— Вишь—ка ты, вот всё и образумилось. И Млава при деле, и у тебя башка выправилась. Правда, побегать пришлось маленько…

— Да и попрыгать. — виновато согласился Лёшка.

— Эх, дурень, — ласково пожурил Мокша. — Радоваться надо было, а ты на дыбы. Едва не усох от кручины.

— Чему радоваться? — донёсся непонимающий голос Микулки.

Все взоры устремились на молодого витязя. Несмотря на зашибленную голову, он внимательно слушал разговор и теперь, хлопая глазами из—под мокрой тряпицы, ждал ответа. Мокша пожал плечами, мол, и так всё ясно, а Эрзя терпеливо пояснил:

— Радоваться надо, что такую язву за себя не взял. То—то бы намаялся с такой женой.

— Да—а, с такой занозой можно и до смерти не дожить. — со знающим видом подтвердил Мокша. — Ну да теперь дотянешь… ежели раньше не помрёшь.

Вокруг послышались смешки. Извек тоже было хохотнул, но сморщился от боли. Сбоку фыркнуло. Ворон, не отходивший от хозяина ни на шаг, посторонился, а на месте чёрных ушей блеснули гладкие рога и красные огни глаз. Алтын, догадавшись о намерениях козлоконя, злорадно ткнул пальцем в сторону Сотника.

— Ага! Теперь твоя очередь с козлорогим целоваться!

В тот же миг белая голова Шайтана пошла вниз, Извек едва успел зажмуриться, как теплое и мокрое прошлось по его лицу. Когда язык сдвинул повязку и скользнул по рассечённому лбу, дружинник едва не взвыл от боли, но стиснул зубы и замер, помня как быстро полегчало Микишке на проплешинах. Дарька бросилась поправлять повязку, но рука Алтына остановила.

— Не бойся, хуже не будет, проверил на собственной роже.

Дарька промолчала, глядя на лоб Сотника. Края раны вновь разошлись, однако, кровь не текла. Смахнув оставшиеся тёмно—красные сгустки, Шайтан ещё раз прошёлся по ране языком и скромно отошёл в сторону. Внучка волхва тут же стянула края раны и примотала тряпицу заново. Едва закончила, как руки дружинника сжались в кулаки.

— У—у, людоед, — прошипел Сотник зажмурившись и зашевелил губами, перебирая всех родичей Ящера.

Все замерли, не понимая, что происходит. Микишка же глумливо лыбился, знал, какие мириады игл бегают теперь по Извекову лицу.

— Так что там со степняками? — подал голос Микулка.

Мокша глянул на Эрзю, скорчил суровый, как у идола Могуры, лик.

— Да ни что! Нету их там больше, Ящер задери—прожуй—выплюнь.

— Ни одного! — добавил Эрзя.

Микулка понятливо кивнул, но, судя по лицу, ответом остался недоволен. Подвигал губами, упрямо покачал головой, наконец, не выдержал:

— Негоже безоружных!