Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

«Один из (этих) островов зовется Фембре. Он лежит против области вагров, так что его можно видеть из Альдинбурга (Старогорода)… Другой остров (Руян) расположен напротив вильцев (Волин, лютичи). Им владеют ране, храбрейшее славянское племя. Без их решения не положено ничего предпринимать в общественных делах: так их боятся из-за их близких отношений с богами или скорее демонами, которым они поклоняются с большим почтением, чем прочие».

Если ругии и были когда-то германоязычными, то на рубеже 1–2 тысячелетий — говорили на словенском языке (т. е. том же, что и новгородцы). Герард Меркатор, «Космография»:

«На острове том живали люди-идолопоклонники, люты, жестоки к бою, таковы вельможны, сильны, храбрые воины бывали… Язык у них был словенский…»

Под именем руси (русы, рось, росы) — они же роги или ругии, в романе подразумевается «сословие» профессиональных лучших воинов в славяно-германских племенах 1 тыс. до н. э. — 1 тыс н. э. либо сами эти племена. Русь как племя участвовала в призвании «варягов». Т. е. русь Приильменья решила призвать русь варяжскую:

«862 (6370). Положивше совет, поидоша за море к варягом русь, сице бо тии звахуся ВАРЯЗИ РУСЬ, яко се друзии зовутся свие, друзие же урмани, ингляне, друзии гути, тако сии. Реша РУСЬ, ЧУДЬ, и СЛОВЯНЕ, И КРИВИЧИ, и вси: „Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да поидите у нас княжити и владети“.»

Сопоставить ругов и русь нам позволяют такие свидетельства: Княгиню Ольгу германские хроники называют «регина ругорум», но ни разу не называют ее «регина русорум». Однако, Ольга — княгиня русичей. Таким образом руги и русы — это одно и то же имя, но разная транскрипция. В «Житие…» Оттона Бамбергского сказано, что

«руги еще имеют имя русинов (или рутенов) (С-TH) и страна их называлась „Русиния“ (Рутения) или Русь».

Оттон Бамбергский помещает своих рутенов как раз на том месте, где поморские славяне, которых он крестил. Рутены (русины) — это общее название всех славян Южной Балтии.

От автора

«Так пусть же книга говорит с тобой

Пускай она, безмолвный мой ходатай,

Идет к тебе с признаньем и мольбой

И справедливой требует расплаты.

Прочтешь ли ты слова любви немой?

Услышишь ли глазами голос мой?»

Европейцы пронесли сквозь века блестящие образцы культуры языческого прошлого, например, такие как Эдда, пряди и саги, баллады и скальдические песни. Если бы мы решили вдруг окунуться в загадочный мир Старшего Народа, то посчитали бы разумным обратиться именно к этим первоисточникам. Славянам повезло меньше. Из-за своего вечного разгильдяйства они не уберегли Традицию от наносного. Но и под чужеродным слоем мы, конечно же, найдем свидетельства былого величия исконной культуры. Роман «Дар Седовласа» — это попытка вернуться в славянскую Традицию, опираясь на известные мотивы древнегерманской и древнеиранской, а иногда и греческой мифологии. Особенностью романа является обилие традиционных имен, хотя многие из них удивительны для слуха того, кто свыкся с мнением о всеобщей православности России. То, что мы называем ныне Традицией или язычеством, было для наших далеких предков такой же действительной жизнью, как для нынешнего верующего стало делом разумеющимся явление святых и ангелов. Имена богов, духов, героев служили магическими ключами для перехода от мифа к мифу, от истории к истории, от века к веку. Имя бога или руны, стоящие за ними легенды и сказки, связывали воедино личное пространство каждого язычника и культурное пространство семьи, рода, племени. Как для физика или математика множитель перед формулой, особый коэффициент, функция есть не более чем средство управления объективной реальностью, так и для язычника мифы были особой формой мышления, руководством к действию.

Стилистическая особенность романа в том, что боги и один из главных героев, волхв Ругивлад, говорят здесь вполне современным языком, тогда как остальные персонажи, как предполагается, в плане языка соотносятся со своим временем. Я намеренно использовал этот прием, чтобы еще больше подчеркнуть одиночество героя и несоответствие эпохе. Богам и волхвам положено быть непонятыми, так происходит со всяким, кто опережает время. Роман выстроен таким образом, что каждый более или менее значимый персонаж имеет своего антипода. Молодые герои и героини противопоставлены персонажам зрелым, и в свете философии романа тем более страшно неизбежное превращение юности в старость, а чувства в рассудок: Хрупкая, таинственная Ольга совершенно не походит на Медведиху, дородную, простую, хозяйственную бабу, чья тайна уже давно разгадана. Честный и благородный Свенельд противостоит образу беспринципного и коварного Краснобая. Фредлав — Владимировой челяди, бесшабашный рыжий Перун и самоуверенный белый Радигош не имеют ничего общего с черным циничным Седовласом… Я постарался также устранить некоторый налет слащавости, характерный для описаний богатырского удела, равно как уйти от однозначной оценки образа главного героя — кому-то он покажется злодеем, кому-то страдальцем. Ругивлад сопоставляется с каждым из персонажей, это проявляется как во внешнем, так и во внутреннем мире. Совершенная пародия на словена — его спутник, кот Баюн. Чувственная юная дочь Владуха — не чета углубленному в себя, холодному, излишне рассудительному герою. Достигший вершин бога Седовлас — это будущее Ругивлада, если бы он нашел Силу пройти по своему пути до конца.

«Дар Седовласа» — это любовный роман. Изначально я предполагал эпиграф:

«— Если человек хочет следовать богам, то его любовь должна быть такой же свободной, как у них, — а вовсе не как неодолимая сила, давящая и раздирающая нас. Но странно, чем сильнее она завладевает своими жертвами, чем слабее они перед нею, в полном рабстве своих чувств, тем выше превозносятся поэтами эти жалкие люди, готовые на любые унижения и низкие поступки, ложь, убийство, воровство, клятвопреступление…»

Отчасти согласившись с Иваном Ефремовым и его героиней — Таис Афинской, не хотел бы навязывать это мнение читателю и не стал предпосылать вывод своим размышлениям. Добравшись до последней главы, каждый сделает его по своему разумению. Вопреки действительности, на то он миф, я постарался привести героев к возможно более счастливому исходу. Миром движет мечта, мир храним надеждой!

Так было и так будет.

В заключение хотелось бы поблагодарить Владимира Егорова, который подсказал образ Радигоша, особая благодарность Ренату Мухамеджанову — первому редактору и читателю романа, а также соратникам по Кругу Языческой Традиции — волхвам: Огнеяру (Константину Бегтину), Велимиру (Николаю Сперанскому), Мезгирю (Алексею Потапову), Всеславу Святозару (Григорию Якутовскому), жрецу Перуна Младу (Сергею Игнатову) и Сергею Пивоварову(Святичу) за полезные обсуждения.