Fantasy-Worlds. Ru - Сборник рассказов №2

Хорек достал из кармана погнутую белую трубочку Портагаса.

— Почему тебе захотелось поговорить об этом прямо сейчас?

— Знаешь, ведь любовь это не только поход за Граалем. В ней должна быть какая-то тихая радость.

Так он себе ее представлял.

Див закурил вместе с ним. Священник кончил читать и зашагал прочь.

— У тихой радости перед страстью есть все преимущества…

— Почему тебе, черт побери, захотелось поговорить об этом прямо сейчас!

— В погоне за двумя зайцами выигрывают только зайцы…

— Зачем ты говоришь мне это? Только чтобы позлить?

— Нет… нет.

Клерика хоронили без почестей. Не было даже певчих. Снова шел дождь. Накрапывал, оседая на зонтиках, плащах и голом мраморе статуй.

— Джатака. Джатака жизни.

Одна из них с опущенными крыльями пробуждала в нем нечто совершенно определенное, но для этой эмоции не находилось названия.

— Что это там за столпотворение?

— Хоронят родню Норано.

— Кого?

— Кастельбаджака — его племянника. Мы все выходим из ниоткуда и отправляемся в никуда.

Хорек покопался в своих карманах снова, выуживая на свет колышек стали чуть короче и толще иглы в несколько раз.

— Это Аюрведа его сознания, эта микросхема из его башки. На ней записаны все его чувства, переживания, места, события, запахи. Это аюрведическая микросхема его восприятия, но к ней не подходит сенсориум.

— Что это значит?

— Ты знаешь, что сенсориум записывает переживания, но для этого необходимо держать его в руках. По крайней мере, прикасаться. Он довольно велик, чтобы таскать с собой. К тому же хрупок. А то, что ты дал мне, совсем иная технология, встроенная модель. Я слышал, что для такой, нужен приемник. Что-то наподобие такого же движка — дыры в голове как у нашего друга, — кивнул Хорек в сторону гроба. Колдун бросил горсть земли. — Иными словами нужен такой же как он, только живой.

— Сомневаюсь, что мы найдем такого же. Но все равно спасибо.

— Нет проблем. Знаешь, одиннадцать кусков для меня слишком большой шик. Я положило их в банк. Беру потихоньку, трачу… В общем…, я уезжаю.

Хорек поковырялся в карманах. Ничего не найдя, тупо уставился на него.

— Никогда не умел прощаться.

— Я тоже.

— В общем, — он харкнул в могилу. Желтые зубы, украшенные табачным налетом, озарила улыбка, — как говорит Шакьямунья, у каждого из нас в голове по одной большой дырке, и эту дырку волнуют дхармы. Нирвана же, если я правильно понял сданзо закодировавшую меня от пьянки, это путь к просветлению. Для кого-то это любовь, для кого-то зайцы…

— Если ты не прекратишь наступать на мои мозоли, клянусь, я прикончу тебя на месте.

— Нет проблем, парень. Просто я хотел сказать, что обрел просветление. В моем понимании… Я занимаюсь любимым делом. Благодаря тебе. Вот и все. Я подумал, тебе будет полезно об этом знать…

Хорек рассказал ему, почему его так называли.

Когда-то, тогда когда он служил клериком, они устраивали облавы на проституток, и он был примой на подхвате у самого командора. Куры разбегались при виде его. Он был хорьком в их импровизированном курятнике. Теперь церковь обращалась с уличными ангелами намного бережней. Возможно оттого, что ни один клерик не стремится исполнять обязанности полиции нравов. Это было смутное время. И была еще какая-то печальная история о неразделенной любви, но колдун не дослушал ее до конца, потому как согласно все той же джатаке жизни, дхармы Хорька его волновали мало. Она была камнем преткновения в судьбе бывшего клерика, и чем-то большим для него самого, чем просто историей. Но таких историй было предостаточно, и она напоминала какой-то новый роман с бульварных лотков от которого у колдуна сводило челюсти. Не потому что такие истории были затерты до дыр, а оттого что их в основном рассказывали приподнято-торжественным тоном, будто несли священную чашу, из которой ни при каких условиях не должна была пролиться ни одна капля.

И все потуги Хорька раскрутить его на откровенный разговор казались смехотворными. И его злость тоже. Резкая смена настроений это то, одна из последних прелестей, что с ним происходила после асилума.

Чуть дальше от кладбища, где аллея становилась общественной, рука неизвестного художника водрузила на чела статуй терновые венки из колючей проволоки и причудливо исказила эстетику первоначальной идеи. Лодыжки тоже были обвиты. Вдобавок статуи через одну были чем-то облиты черным. Наверно смолой. Краска стекала неровными кляксами с белых голов, по крыльям, с воздетых вверх рук. Почему-то скульптор представлял всех ангелов с пухлыми грудками и нелишенной привлекательности нижней частью.

Див уже почти прошел этот кусок аллеи. Дальше располагались нетронутые экземпляры.

Нео-арт скорей подчеркивал своей брутальностью основную идею, чем уродовал. Множество мелких деталей, которым он не уделял достаточного внимания, распускались на белесых телах какофонией порядка из симметричного хаоса; уплывали из виду, соприкасаясь с другим элементом. То чего не могла выразить пастораль художника-скульптора, выражало душевное буйство мастера-оформителя. Абсолютное безумие, совершенное в своем сумасшествии: «И вот я закрываю один глаз и вижу страхи прочих. Закрываю второй — и гляжу внутрь себя».

Он открыл глаза. Автоматически раздвигаясь, его обтекал поток пешеходов, мимо скользили дельцы, студенты, прачки, ткачи. Образ какого-то типа с отталкивающей внешностью вещал с голографической проекции над башней Покрова: «Повага до частной собственности — це основа цивилизации». Ему вторил другой прекрасной шатенки с прилизанным на бок чубчиком и молочно-голубыми глазами: «Компания Хосака предлагает вам Синий кокаин. Синий кокаин — билет в мир ваших фантазий и нескончаемых удовольствий. Вызывает паралич вегетативной системы и нарушает обмен веществ, разрушает кожные клетки и привносит в вашу реальность новый доселе неизведанный спектр эмоций. Синий кокаин — это билет в прошлое, где ваши фантазии…». Антидемографическая реклама. Кампания по снижению темпов роста населения.

Ветер задул трепетавший на конце щепы огонек. Кому-то наверху не хотелось, чтобы он портил себе здоровье, но он продолжил свое занятие и прикурил с десятой.

Вечерний холод сковывал пальцы. Куда подевался полдень? Кажется, он вновь растворился на улицах этого города.

Лотки и торговые ряды за их спинами тонули в желтом свете масляных ламп.

— Я передумал, — волоча его за рукав, обернулся Мэтью. — Я никуда не уезжаю. Надо проверить эту хреновину. Но я туда не пойду.